Автор:Murury
Бета: Майкрософт, о друже дней моих суровых...
Дисклеймер: Поиграла и вернула, Кубо может забирать в свою песочницу.
Предупреждение:яой, слеш. "Штаны" и "второго" исправила) (Кому надо, поймёт) Постканон.
Рейтинг: NC-17
Содержание: Заявка звучала так:
"Кенпачи/Ичиго. Повседневная жизнь одиннадцатого отряда. Супружеский секс. Без ангста."
Состояние: намечается продолжение, если соберусь)
Размещение: Да мне не жалко, только ссылку дайте...

Когда
Ичиго однажды возвращается домой, кашляющий и с температурой – никто
особо не удивляется. Ещё бы – на улице ливень, а тот гулял не меньше
трёх часов. Его просто поят лекарствами, а повзрослевшая Карин пинками
гонит брата в постель – а ведь пару лет назад она била только отца…
Видимо, когда тот прекратил фарс и стал вести себя по-человечески – бить
стало некого, а привычка осталась. Не Тоширо же, в самом деле. Капитана
десятого отряда она слишком бережёт – кто ещё будет дарить ей самые
настоящие ледяные цветы?
Но когда зашедшая к брату Юзу обнаруживает
того, заходящегося кровавым кашлем, начинается суета. Ишшин не находит
следов болезни вообще – тогда зовут Орихиме. После того, как над
потерявшим сознание Ичиго лопается Щит Отрицания – начинается почти
паника.
В полу-бреду шинигами вспоминает Айзена, который перед
смертью усмехнулся с каким-то странным торжеством, прохрипев: «Ты меня
не надолго переживёшь, мальчишка» - и последним усилием кинувший Хогиоку
ему в грудь. Оно рассыпалось в прах, так и не долетев. Вместе с
предателем.
Урахара, наверное, смог бы помочь – но не успевает.
Врывается в двери ровно через пять секунд после того, как дыхание рыжего
шинигами останавливается.
Когда Кенпачи узнаёт, он начинает хохотать. А потом резко замолкает. Не верит.
Потом
он запрокидывает голову и громко высказывает всему миру мнение о нём.
Горло сжимает чувство глухого раздражения. Сдох. Даже не в драке, чёрт
возьми. И так и не подрался с ним снова. Нет, ну паршивец, ну какой же
паршивец…
В одиннадцатом Ичиго знают и любят. Да и не только в
одиннадцатом. Тот за последние годы нередко принимал участие в общих
тренировках, каким-то неведомым способом ухитряясь просачиваться в
Сейрейтей – и без Урахары тут явно не обходилось. Но на это все смотрели
сквозь пальцы – невзирая на недовольное ворчание Сой Фонг.
Одиннадцатый
отряд пьёт. Чуть ли не всем составом. Даже Юмичика – который обычно
отбрыкивается от попоек руками и ногами, после второй бутылки уже рыдает
на плече Иккаку, матерясь сквозь слёзы так, что на него с уважением
косится даже Кенпачи. Перед тем как уйти. Ячиру уже спит – значит, можно
уйти и одному. Ведь не зачем же ей видеть, как в одиночку тупо
надирается приёмный отец?
По дороге он встречает Бьякую – тот его,
кажется и не заметил. Стоит и пялится на свою луну – почти с ненавистью.
Кенпачи думает, что если бы Бьякуя не был чёртовым аристократом, то
надрался бы похлеще его самого. И рыдал и матерился бы похлеще Юмичики.
Но он как дураком был, так и остался – поэтому вместо того, чтобы
пялиться в чарку, пялится на луну.
Кенпачи уходит в Руконгай.

Это
был какой-то не то бар, не то трактир – Кенпачи было уже всё равно.
После двенадцатой чарки уже как-то не с руки задумываться о подобных
мелочах, не так ли? И даже когда напротив усаживается какая-то наглая
руконгайская шваль – ему плевать. Он лишь поднимает взгляд, и…
- Ах ты, паршивец… - Зараки всё ещё не уверен, что видит того, кого видит.
А Куросаки Ичиго, который сдох, ухмыляется ему в лицо.
-
И какого ты так раскис, а, Кенпачи? - на Ичиго чёрная, уже разодранная
на боку юката – почти как когда-то у Иккаку. А улыбка такая же наглая. –
Хоть бы налил, что ли – мне теперь можно…
Кенпачи заковыристо и многоэтажно посылает его. А потом, встав и опрокинув стол, от души бьёт в глаз.

Зараки
– огромный, сильный и опытный. Куросаки – мелкий, ловкий и отчаянный.
Это даже не банальный мордобой – Кенпачи мстит, отплачивает – за тоску в
одиннадцатом, за слёзы и мат Юмичики, за Бьякую, пялящегося на луну, за
панамочника, который после произошедшего постарел лет на десять. Ичиго –
расплачивается. Синяками, сколотым зубом – но вопросов не задаёт.
Готов был, понял Зараки. Знал, и всё равно пришёл. Вот идиот.

Когда
Кенпачи притаскивает Куросаки в отряд, на мгновение наступает тишина.
Капитан окидывает взглядом сидящих, лежащих и даже всё ещё стоявших.
Пока его не было – подтянулись почти все лейтенанты, и больше половины
капитанов. А дурной Бьякуя даже не смотрит на луну. Рангику вытирает
слёзы, с какой-то сумасшедшей надеждой глядя на них. Кёраку роняет
бутылку.
В тишине раздаётся звон разбивающегося стекла.
Куросаки скрещивает руки на груди и улыбается всем – искренне, широко.
- Я не понял, вы что, и правда надеялись от меня так легко избавится?
Кенпачи думает, что Куросаки порвут на кусочки.
А
траурная пьянка перерастает в пьянку поистине сумасшедшую –
сумасшедше-яростно-весёлую. Куросаки пьёт неумело и немного, но его
периодически подбадривают. И уже скоро рассвет – а все всё ещё ни как ни
успокоятся.

Ичиго предлагают выбор – либо десять лет академии,
либо одиннадцатый. Он, конечно же, выбирает отряд Зараки – да и куда ему
ещё, с его мощью и абсолютным незнанием кидо? Бывшего риока назначают
четвёртым офицером, место которого с недавних пор пустует.
Кенпачи
внимательно разглядывает новоиспечённого офицера. Силу и нрав Куросаки
он знает хорошо – так что вполне доволен… Но, кажется, кое-что забыто.
Зараки дожидается, пока Ичиго выйдет на середину комнаты, куда его позвал капитан, и произносит:
- Ничего не забыл? – капитан скрещивает руки на груди.
- Забыл? – тот недоумённо хмурится.
- Присяга, придурок.
На миг на лице офицера Куросаки мелькает недоумение, тут же сменившееся пониманием. Подходит. Опускается на колени.
-
Учти, я на колени первый и последний раз встал, понял? – дождавшись
утвердительного фырканья, он задумался на пару секунд. – Ну, типа, я
клянусь быть вечно предан Готей Тринадцать и Сейрейтею? – он поднимает
вопросительный взгляд.
Когда Кенпачи перестаёт улыбаться и опускается на корточки, глядя в Ичиго в глаза, колокольчики в его причёске слегка звякают.
-
Мне пофиг, как у тебя там отношения с Готей и Сейретеем. Ты мне
присягаешь, понял, Куросаки? – последние слова больше похожи на низкий
рык.
Ичиго не отводит взгляд. «Храбрый щенок», - думает Зараки с оттенком гордости – теперь это всё-таки его офицер.
-
Клянусь, что никогда не предам тебя, словом или делом. И выполню самый
идиотский твой приказ, Зараки Кенпачи. – здесь уже напрочь отсутствует
вопросительная интонация, и капитан думает, что это очень хорошо. Он бы
восхитился, если бы был склонен к эмоциям подобного рода.
Кенпачи снова оскаливается.
-
Я запомнил. Пшёл отсюда, у тебя командировка в Генсей на три дня. А не
то та рыжая девка с твоей семейкой и друзьями с ума сойдёт - он фыркнул.
Куросаки благодарно усмехнулся и пшёл.
Каким
образом капитан и четвёртый офицер оказываются в одной постели – не
знает даже Юмичика, знавший «всё и обо всех». Сой Фонг знает, конечно,
по долгу службы. Но её не рискуют спрашивать. Чревато.
Знает ещё Ячиру – но та только смеётся и предлагает поиграть, отказываясь выдавать какие-либо сведения.
В
то время, когда весь Готей гадает, как так это получилось – Кенпачи
продолжает исправно гонять весь отряд. Отряд исправно устраивает
попойки, не такие масштабные, правда. Ичиго влился в коллектив шикарно –
его знают и уважают, а от попыток сделать из него капитана Ичиго разве
что не открещивается – за это уважают ещё больше.
Ещё Зараки и
четвёртый офицер регулярно наминают друг другу бока – когда в
тренировке, а когда и в банальной драке – если у обоих есть настроение,
конечно. И уже ни кто не удивляется фонарям под глазами неуязвимого
капитана одиннадцатого отряда.
Подозревать что-то в отряде начинают,
когда капитан не приканчивает офицера Куросаки после того, как тот
посмел прирезать пустого, на которого Зараки уже направил лезвие
Безымянного.
Подозрения усиливаются после того, как офицер Куросаки
на утреннее построение не приходит, а прихрамывает. Отговаривается
«ранением» - Зараки на такое объяснение лишь привычно оскаливается.
Подозрения
превращаются в твёрдую уверенность, когда Кенпачи совершенно
недвусмысленно кладёт ладонь на рукоять клинка при виде Абарая, слишком
долго болтавшего со старым другом. «Узнаю что-то – прикончу. Обоих» -
Ренджи только руки поднимает, заявляя что, мол, «Капитан Кучики вам в
этом поможет»
Вообщем-то, за офицера Куросаки и капитана Зараки рады.

Действительно
рады – и когда на плацу, среди привычно привалившихся друг другу и
досыпающих, кто стоя, а кто и лёжа рядовых прокатывается одобрительное
гудение и свист – Ичиго знает, что здесь и пожеланий не нужно.

Беззлобно
материт строй, и вкривь и вкось стоящий отряд даже просыпается, с
интересом вслушиваясь. Иккаку хохочет, предлагая на сегодняшней
тренировке «научить сосунка выражаться как мужчина» . Сгребает в охапку,
утаскивая в сторону зала для тренировок. Рядовые отзываются радостным
рёвом.
Кёраку-тайчо с дружелюбным любопытством наблюдает за
непривычно активным с утра одиннадцатым. С построения своего отряда он,
разумеется, сбежал.
- Эй, эй, Кенпачи… А Ичиго-кун крайне
положительно влияет на твой отряд. – и отпивает из волшебным образом
возникшей в руке пиалы.
Зараки, сидящий рядом на черепице, только скалится.



- Явился. – Кенпачи даже не оборачивается, эти шаги он уже давно изучил.
Ичиго фыркает, согласно кивает.
- Явился.
-
Как отряд? – ещё, наверное, Куросаки впервые за много лет взялся в
отряде за отчётность. Что, впрочем, не мешало четвёртому офицеру вместе с
отрядом бежать в три часа ночи «бить козла-меноса». Бутылки эдак после
десятой.
Но за уменьшение количества регулярных выволочек от «старика» Кенпачи был определённо благодарен.
- Да как всегда, что с ними станется? – Ичиго пожимает плечами. – Дашь командировку в Генсей? У Орихиме с Урюу девочка родилась…
Он прислоняется к стене и скрещивает руки на груди.
- Так этот задохлик всё же решился ей признаться? – в голосе капитана проскальзывают весело-удивлённые нотки.
- Он не только признался, он ещё и женился… - Куросаки усмехается, он явно рад за обоих друзей.
- Ну и шустр этот квинси оказался, однако же…
Зараки отходит от окна, усаживаясь на футон. Поднимает на Ичиго обманчиво-ленивый взгляд.
- Иди уже сюда, Куросаки.
Ичиго
уже откровенно широко улыбается, отлепляясь от стены и подходя к
капитану. Хотя – к чёрту звания – их в одиннадцатом и так не особо
уважали, а здесь они тем более были не к месту.
Кенпачи дёргает его
за лодыжку, заставляя упасть к себе на колени, скалится – и Ичиго
прижимается губами к этому оскалу, ставшему уже почти родным. В ответ
Кенпачи прокусывает ему губу – и это тоже привычно и нравится обоим. Они
начинают лениво целоваться, но это ненадолго – оба знают, что… Что он
всегда будет перерастать в такой как сейчас - несдержанный и влажный,
почти звериный. Ичиго облизывает чужую щёку, перечёркнутую шрамом. Потом
ещё раз. И ещё.
Зараки довольно взрыкивает и прижимает его вплотную,
с силой проводя широкими ладонями по спине и пояснице. Сам крепко
целует Куросаки в губы, длинно проводит языком по шее, прикусывая там,
где чувствует бьющийся пульс – на секунду прижимается ухом к груди,
удовлетворённо кивает – бьётся. Чувствует уверенные, не особо
осторожничающие руки, дёргающие косички на голове.
Вообще – Ичиго не
находит Зараки ни в малейшей степени красивым. Но ему и плевать на это,
вообщем-то. Ему стали слишком родными такие вот вечера, когда Кенпачи
опрокидывает его с колен на футон, подминает под себя и грубовато
вытряхивает из косоде. Покрывает укусами – самыми настоящими, почти
болезненными – плечи, грудь, живот, шею.
Кенпачи же находит Куросаки в
какой-то степени слишком красивым, как-то по-бабски. Это не раздражает –
но иногда несколько мешает. Всё-таки по характеру Ичиго вовсе не баба –
и бабского обращения не потерпит. Когда он почти больно обхватывает
сквозь хакама его член, сходство совершенно перестаёт беспокоить.
А
из окна светит заходящее солнце, которое окрашивает светлую комнату в
алые тона – и это тоже своего рода традиция. В темноте они сексом не
занимаются.
Ичиго беспорядочно водит руками по чужой коже, покрытой
шрамами, периодически приподнимается на локтях, что бы поцеловать на
мгновение оторвавшегося от него Зараки – глубоко и быстро.
Тот же
стаскивает с него хакама, отбрасывая куда-то в угол. С себя тоже – ради
этого приходится на пару секунд оторваться от Куросаки. У обоих стоит
почти до боли – но боль для них привычна, а уж такая… Такая хороша.
На
миг оба замирают – и запоминают. Кенпачи – растрёпанный, со змеящимися
по плечам волосами, с исчерченной шрамами и залитой кровавым светом
кожей, дико улыбающийся любовнику, склонившись к нему.

Ичиго –
раскрасневшийся, с шальными глазами, радужки которых почти не видно за
расширившимися зрачками. Судорожно сжимающий пальцы на плечах у капитана
– на чьих других непременно остались бы синяки. Тяжело дышащий
приоткрытым ртом.
- Чёрт, давай же… - голос у него сильно охрип, превратившись в срывающийся шёпот. – Кенпачи…
В ответ тот раздвигает ему ноги широко в стороны, закидывает одну к себе на плечо и резко ныряет головой между…
Ичиго
заходится хриплым воем – это тоже Зараки очень нравится – Куросаки во
время секса мгновенно сажает голос, так что стоны выходят не
томно-блядские, а вот такие – рычащее-сорванно-злые.
У Кенпачи очень
длинный, гибкий язык – и шершавый. И это просто здо-ро-во… Особенно
когда этот самый язык толкается между ног, не особо церемонясь – Зараки
не лижет, а просто трахает его. Пока что языком. Ичиго вцепляется руками
в его волосы, скрючивая пальцы, царапает ногтями и воет не переставая,
мотает головой из стороны в сторону. Капитан отрывается от него,
довольно произносит:
- Да что же ты так орёшь, придурок… Рано пока. – но скалится вполне довольно.
В
ответ его тянут за волосы на себя, и Зараки невольно думает, что
когда-нибудь с него снимут скальп. Но мысль не особо важная, так что он
её тут же отметает – и, обхватив руками за талию, резко тянет к себе.
Берут
Ичиго относительно осторожно – всё-таки Кенпачи здоровенный… Везде. Но
тот в ответ лишь шипит и сам двигает бёдрами на встречу, охает,
откидывает голову, так что та стукается об пол. Рёбра тяжело ходят под
кожей. Руки в волосах ослабевают, сползают на плечи.
Кенпачи
сгорбливается над Куросаки, проводит носом по шее, вдыхая знакомый
запах, и начинает двигаться, шипя, рыча, облизывая везде, куда
дотягивается. Ичиго выгибается, то двигаясь навстречу, то пытается
потереться о твёрдый живот. Обхватывает руками жилистую спину,
вцепляется ногтями, будто решил содрать всю кожу – скулит, воет в голос –
и его стоны всё равно не становятся похожи на бабские. Кенпачи это
очень нравится.
Когда оба начинают чувствовать приближение конца, Ичиго, еле-еле плетя языком, сорвано шепчет:
- Помоги…
Тогда
они снова начинают целоваться – мокро, жёстко, бесстыдно, прокусывая
друг другу губы и задыхаясь. Одновременно с этим Кенпачи слегка
отстраняется, грубо обхватывая ладонью чужой член, несколько раз двигает
по нему ладонью.
Ичиго несколько раз сильно протряхивает, он
вцепляется зубами в уже покрытое синяками плечо, отрывается и сорвано,
надсадно орёт, запрокинув голову. Кенпачи толкается ещё пару раз и
кончает, издавая уже совершенно невообразимый звук – не то рычание, не
то хрип.
Потом оба ещё долго неподвижно лежат, успокаивая дыхание и
отходя от пережитого удовольствия. После Ичиго встаёт, и, провожаемый
ленивым взглядом Зараки, берёт из угла второй свёрнутый футон,
разворачивает и кладёт вплотную к тому, на котором развалился капитан.
Когда Кенпачи сгребает его в охапку, притягивая к себе, Ичиго вовсе не против.
Тихие будни одиннадцатого отряда…

Название: Паззл
Автор: Murury
Бета: Майкрософт Ворд
Статус: закончен
Жанр: Господи прости, кажется, я написала флафф>< Ну и капелька ангста, как всегда.
Пейринг: Бьякуя/Ичиго
Саммари:
написано на заявку ~Prinсe Nega~, «тёплый майский вечерок». Спасибо
тебе большое, ни разу ещё так легко и с удовольствием не писала)
Рейтинг: нечто между R и NC-17
Размещение: киньте ссылку куда тащите, и не забудьте, пожалуйста, в графе «автор» написать моё имя)
Предупреждения: яой/слеш, возможное ООС, фригидные оба
Дисклеймер: Кубо, они Ваши, я только играюсь.



- Ичиго.
- Да?
- Брат прибудет, сегодня.

Это было похоже на приговор. Рукия говорила спокойно, прямо глядя ему
в глаза. Рукия говорила - «брат прибудет сегодня», и Ичиго слышал –
«попробуй, возрази мне». Иногда с Рукией было глупо и бесполезно
спорить. Иногда Рукия вспоминала, что ей уже сто пятьдесят.

- Что ему надо?
- Какие-то дела на грунте.
- У капитана?
- Ичиго.

Усталость. Ичиго ненавидит слышать в голосе Рукии усталость – потому
что это… Это как паззл, в котором силой поставили детальки не на свои
места. С трудом, и смотрится неправильно, неверно… Но и вытащить их куда
тяжелее. И на свои места они потом встают помятыми и разболтанными.
Слышать усталость глубокой старухи в голосе, видеть в глазах, которые
прямо, уверенно смотрят на него с девичьего, почти детского лица –
невыносимо.

- Ладно.
- Спасибо.
- Нет проблем.
- Ага.

Помятые детальки встают на место, картинка – потрёпанная и стершаяся кое-где.
Цельная.
Рукия улыбается.

Ичиго не собирался встречать Бьякую. Он просто оказался не в то время и не в том месте. Как и всегда, вобщем-то…
Пустой развеивается парой лёгких, почти не заметных взмахов меча.
Ичиго встречается с капитаном взглядами. Сенбонзакура в ножнах.
Бьякуя кивает.
- Куросаки.
- И тебе привет.

В доме никого нет. Только в комнате на втором этаже, на кровати, лежит тело рыжего мальчика. Странно холодное для спящего.
Но почему-то в кухне горит свет. И две чашки – одна с чаем, дорогим,
когда-то кем-то подаренным, и вторая – с дрянным растворимым кофе.
Поднимаются и опускаются над столом. Сюрреалистика. Глупая и известная
даже детям.
Они молчат, с тех самых пор как пришли. Просто Ичиго
не знает, о чём с ним говорить. Бьякуя же про себя называет его
грубияном , но – он гость, так что разговор обязан начать хозяин.
Так и молчат.
Молчат.
И опять…
Ичиго не выдерживает.
- Что у тебя за дело?
- Это не так важно. Спасибо за чай, очень хороший.
Бьякуя держит чашку чинно, за ручку, мерно и бесшумно отхлёбывая. И
сидит очень прямо. Ичиго греет руки о теплые бока, немного сгорбившись и
опираясь локтями о столешницу.
Этот паззл кажется очень странным, слишком контрастным. Но все детальки, Ичиго точно знает, лежат правильно, на своих местах.
Молчание становится уютным.
- Ичиго.
Бьякуя впервые, почти впервые зовет его по имени. Бьякуя аккуратно ставит чашку на стол.
- М?
Ичиго вскидывает голову.
Это «м» такое невежливое, такое неподобающее, такое домашнее. Бьякуя
удивлен, что его это не злит. Не задевает гордость. Ему тепло.
Ему хочется погреть руки, как Ичиго, о теплую чашку. Ему хочется попробовать кофе и узнать, почему он – дрянной.
- Покажи, где я буду спать.
Ичиго улыбается.
- У меня проходной двор, знаешь? Пойдём.
В голосе у него нет недовольства, просто немного утомлённая констатация факта. И тепло.
Бьякуя не успевает отдёрнуть руку и безнадёжно всё испортить. Ичиго
хватается за неё, бесцеремонно тащит капитана наверх. У Бьякуи на лице
застыло удивленно-непонятное выражение. Надтреснутая маска.
А руки у Ичиго так и не согрелись.
- Здесь.
Лишних комнат в доме Куросаки нет – зато есть лишние футоны. Ичиго,
когда расстилал его у себя в комнате, сомневался, что Бьякуя захочет
спать на нем. Да ещё с ним в комнате. Он же аристократ. Но Бьякуя только
кивает, почти благодарно.
- Знаешь…
- Думал, потребую шикарные апартаменты?
Ичиго кажется, что у него галлюцинации. Потому что Бьякуя почти
улыбается. Немного насмешливо, немного грустно. Сколько ему лет?
От маски отваливается кусок.
- Я сплю на футоне.
- Прости.
- Не стоит.
- Там… В гостиной книги есть, хочешь – бери.
- Спасибо.

В это время, на закате, Пустые появляются чуть ли не чаще, чем ночью.
Когда у Ичиго появилась привычка сидеть на крыше, ожидая их
появления? Хотя, возможно, ему просто нравится наблюдать за закатом.
Он помнит, как один раз пожаловался маме в детстве, что его дразнят «рыжим». Мама улыбнулась.
«Солнце тоже рыжее, разве это плохо?»
Ичиго любит солнце.
А ещё любит просто бездумно лежать на крыше, глядя в пламенеющее небо.
Где-то там, наверху – Сейретей.
Его не видно.
- Ты любишь созерцать?
Бьякуя стоит в паре шагов, глядя в небо. Не щурясь.
- Нет.
- Нет?
Ичиго прикрывает глаза рукой.
- Я люблю солнце.
- Луна прекраснее.
- Она мёртвая.
- Я тоже.
Бьякуя переводит взгляд на Ичиго. Спокойный и прямой – но не как у
Рукии. Бьякуя будто чего-то ждёт. Ичиго отвечает таким же. В паззле,
кажется, что-то не так. Какая-то пара деталей оказалась настолько
похожа, что он и не заметил, как перепутал их.
Надо же.
А Пустых почему-то нет. Ни одного.
Солнце почти село.
- Пошли в дом.
- Пойдём.

Ичиго делает уроки, Бьякуя – читает какой-то томик со стихами. Горит
только лампа на столе, но на предложение включить свет капитан качает
головой. Ичиго жмет плечами, возвращаясь к перипетиям решения задачи.
Окно открыто, всё ещё чувствуется запах солнца и весны, доносятся
тихие шелесты и шорохи. Изредка – звук проезжающей машины. Это такая
тишина.
Бьякуя с шелестом переворачивает страницу.
- Вечерним вьюнком
Я в плен захвачен... Недвижно
Стою в забытьи.
- Что?
- Хокку. Басё. Когда он служил в моём отряде, я не знал, что он поэт.
Ичиго откладывает ручку, потягивается. Разминает шею.
- Зачем это?
Бьякуя не отвечает. Просто поднимает взгляд, такой же, как на крыше.
Закладывает страничку, кладёт на одеяло старенький томик. Одним плавным
движением встаёт на ноги. Делает шаг, оказываясь рядом – комната
маленькая.
- Дай руки.
- Зачем?
- Просто дай.
Ичиго
протягивает руки. Бьякуя аккуратно берёт их в ладони. Осторожно
растирает. Каждую по очереди, ладони, пальцы, между пальцами… Щекотно и
немного напрягает.
- Ты?..
- Холодные.
У Бьякуи очень
задумчивый голос. И глаза – спокойные, взрослые. Ичиго в свои
шестнадцать тоже выглядит взрослым, но – ребёнок, такой ещё ребёнок… Он
прикрывает глаза. У Бьякуи руки тоже холодные, но он так старателен.
В свете лампы на его лице резко обозначаются скулы, и он кажется
намного старше. А если смотреть вот так – чуть наклонив голову, то
такой, как обычно. Это странно, но Ичиго почему-то кажется, что
«неправильные» детальки он почти нашёл.
Бьякуя поднимает взгляд.
- Совсем легла на землю,
Но неизбежно зацветет
Больная хризантема.
Ичиго не любит хокку. Совсем. Они отрывистые, пространные и, что
называется, понимай как хочешь. В них нет определённости, чёткости,
действия – всего того, к чему Ичиго привык. Но у Бьякуи размеренный,
низкий, глубокий голос – его можно слушать и слушать, что бы он ни
рассказывал. Даже хокку.
- Хризантема?
- Да.
Бьякуя берёт его за запястья и тянет на себя, прося-приказывая встать. Ичиго терпеть не может чьих-то приказов.
Терпеть не может.
Встаёт сам, резко, порывисто.
Сталкивается губами с Бьякуей. Вздрагивает, отшатывается, открывает рот, чтоб извиниться. А капитан тянется за ним.
Слишком близко. Слишком лично. Ичиго не привык кого-то так подпускать. Странно. Почти страшно. Почти… Волнующе?
А ещё – у Бьякуи очень холодные губы. Очень спокойные и уверенные, но холодные.
Он прикусывает нижнюю губу, обветренную и потрескавшуюся, открывает
рот, превращая поцелуй в откровенно неприличный. Это не противно, как
Ичиго ожидал, но странно и мокро.
Неожиданно уютно.
Ичиго
хочется захихикать – всё это до того нелепо, забавно… Целоваться с
Бьякуей Кучики. Чёрт. И ведь это его первый его раз, который был должен
был быть… Ну, с девушкой хотя бы. А не с мёртвым капитаном мёртвого
отряда, в котором служат давно умершие и сгнившие под землёй поэты.
Как смешно.
А Бьякуя уже не держит его запястья, обняв за талию. Ичиго чувствует,
как больно впивается в бедро край стула. Упирается руками Бьякуе в
грудь, отстраняя.
- Что ты делаешь?
- Я тебя целую, Куросаки Ичиго.
Бьякуя невозмутим и спокоен. Так чертовски странно слышать это «я тебя целую».
- Мне неудобно.
- Тебе страшно?
- Пфф. Конечно, нет.
- Ты позволишь?
- Что?
Бьякуя не отвечает, только отходит в сторону и слегка подталкивает
Ичиго к кровати. Он садится на немного неаккуратно застеленное
покрывало. Поднимает взгляд.
- Ты меня хочешь?
- Нет.
- Тогда зачем?
Бьякуя вздыхает, садясь рядом. Снова тянется к нему.
Едва чмокает в губы, опускает голову, целуя шею. Слегка касается пальцами затылка, подсказывая запрокинуть голову.
- Бьякуя, нет.
- Да, Куросаки.
Обнимает, заваливает на кровать. Ичиго не сопротивляется, совершенно
расслабившись под ним. Почему? Ему кажется, что чьи-то очень холодные
пальцы аккуратно выковыривают кусочки паззла из неподходящих мест. Куда
аккуратнее, чем он сам мог бы, и картинка в результате не должна
смазаться.
Ичиго обнимает Бьякую в ответ, гладит по волосам. У
него свежий, чистый запах. Если уткнуться ему в шею, это чувствуется
особенно сильно. Он холодный, и Ичиго мёрзнет.
- Холодно.
- Сейчас.
Бьякуя спокойно, методично раздевается сам, сев на кровати, потом –
раздевает Ичиго. Тот смотрит недовольно, но попыток воспротивиться не
предпринимает. После – тянет капитана к себе, прикрыв глаза.
Какой же он холодный.
- Я мёртв, Куросаки. Это нормально, что те, кто мёртв – холодные.
- Я знаю. Замолчи.
- Да.
А Ичиго – тёплый. Горячий даже. Бьякуя осторожно гладит его тело
кончиками пальцев, почти лениво целуя шею, щёки, за ушами, надавливает
пальцами на соски, твёрдые не то от холода, не то от возбуждения. Тот в
ответ начинает дышать чаще, неуклюже пытается что-то делать и сам.
Запоминает, что делает Бьякуя, учится.
Потом – Ичиго судорожно
выдыхает, обхватывая любовника руками, ищет что-то, что отвлекло бы от
боли. Больно. Больно-больно-больно.
- Тихо, Ичиго.
Бьякуя его целует. Почти целомудренно, успокаивающе.
Холодно.
Ичиго надоело.
Он целует в ответ, неумело, страстно, жарко, мокро. Кусает чужие губы.
Жарко.
Бьякуя вздрагивает.
- Двигайся уже.
Бьякуя пытается медленно, нежно, чтобы Ичиго не было больно.
Черта с два.
Податься вперёд, поцеловать снова, обхватить за шею руками, за талию –
ногами. Выгнуться, потереться о твёрдый живот. Пусть больно. Ичиго не
позволит, чтоб Бьякуя даже в постели казался ожившим мертвецом.
Он не стонет, просто дышит. Очень часто, глубоко, шумно.
Ичиго раздувает огонь.
Занимается пламя.
Им не холодно.
Паззл – собран.

…А утром они оба пьют кофе, и Бьякуя находит его и вправду крайне дрянной вещью. Потом - просит налить ещё.

Название: Самайн
Автор: Murury
Бета: Taya-chan
Пейринг: Хичиго/Ичиго/Кон
Жанр: да, PWP. Нет, мне не стыдно)
Саммари:
«И ты, - он широко распахивает глаза, шепчет почти в губы, почти нежно,
- не посмеешь у меня его отобрать! – последнее он кричит, как самый
настоящий сумасшедший. Хотя он и есть такой. Такое…»
Рейтинг: NC-17
Предупреждения:Жанр видим? Хорошо видим? Я умываю руки
Статус: закончен
Размещение: можно, при предоставлении мне ссылки и паспорта
Предупреждения: яой/слеш, возможное ООС
Дисклеймер: не мое, одолжила поиграть



Когда все случается, Ичиго просто читает. Даже не помнит, что – перед
глазами мелькают только номера страниц и отдельные слова. Свет
настольной лампы окрашивает комнату вокруг тревожным, почти кровавым
светом – лампочка скоро перегорит. Из окна периодически долетает
прохладный, вызывающий легкую дрожь ветер. Слишком тепло для поздней
осени, и слишком холодно, чтоб держать окна открытыми. Но Ичиго
почему-то всегда оставляет его нараспашку.
Он не видит и не понимает того, что читает. Пока не доходит до той, той самой страницы.

«31 октября, Самайн. Цвета Самайна - огненно-рыжий, коричневый, черный - это палитра огня, краски факелов».
Забавно. И ведь не открыл бы книгу, не узнал бы, что сегодня какой-то европейский праздник.
Ичиго трет глаза, которые уже слезятся от недосыпа. Красноватый свет
лампы еле-еле освещает написанный затейливым шрифтом текст. Да когда же
вернется этот плюшевый идиот?!
«Самайн - время одиночества, в темные ночи мы становимся ближе к скрытому в собственной душе, в своих тайниках».
Ичиго, наверное, и здесь вскоре утерял бы нить повествования, если бы не…
«Интересно, правда?»
Голос, будто наждачка, ездящий по нервам.
«Где мое «здрасте», ублюдочек? Или ты мне не рад?»
Когда кто-то ехидно хихикает у тебя в голове, читать довольно тяжело, но Ичиго старается.
«Эй, скажи, когда ты протыкал меня катаной – тебе понравилось? Или, -
голос опускается до заговорщического шепота, - может, тебе было
грустно?»
«Самайн считался моментом, когда открывался Сид
(могильный курган, врата загробного мира) и все сверхъестественное
устремлялось наружу, готовое поглотить людской мир».
Ичиго бросает
обеспокоенный взгляд на удостоверение. Сказки сказками, а черт знает,
не Пустых ли считали «сверхъестественным».
Но оно молчит, и Ичиго даже удивляется, до чего выдалась спокойная ночь.
«Спокойная?»
Где-то там, среди синих небоскребов раздается дребезжащий хохот.
Ичиго старательно убеждает себя, что если на психов не обращать внимания, они успокаиваются сами.
Будто в подтверждение - Пустой вдруг замолкает. Это радует, но
оставляет после себя чувство какой-то свербящей неправильности, будто бы
он что-то упустил. Но Ичиго решает не обращать на это внимания.
«Наступал краткий период битв, союзов, браков людей с обитателями Сида, уплаты или отсрочки всевозможных долгов».
Ичиго фыркает, представляя себе этих самых «обитателей». Мда,
скольким там представителям фауны Уэко он уже пообрубал пару лишних
щупалец?
Ичиго перелистывает страницу, зевая и одновременно трет
глаза. Обещает себе, что Кон сильно пожалеет о своей затянувшейся
«прогулке».
А потом вдруг становится темно. На глаза опускаются чьи-то пальцы – холодные, почти ледяные.
- Ку-ку… - шепчет голос над ухом, заставляя вздрогнуть.
Ичиго резко оборачивается.
- Не ждал? – произносит Пустой ему в губы, нависая сверху. Губы его
разъезжаются в насмешливой, гротескной улыбке, будто делящей лицо
пополам. Руки ложатся на плечи и надавливают.
Ичиго отшатывается, вскакивает на ноги, хватается за меч. Опрокинутый стул с грохотом падает на пол.
Пустой насмешливо цокает языком, скрещивая руки на груди. Его поза кажется расслабленной, но Ичиго ему не верит.
Не верил.
И не поверит.
Он, по крайней мере, точно в этом уверен.
Пустой будто бы невзначай облизывает губы, глядя в сторону, наклоняет
голову на бок. Резко, хищно переводит взгляд на Ичиго. Тот бы
вздрогнул, наверное, если бы не ждал чего-то подобного.
Он
наклоняется, будто кланяясь, и у Ичиго в голове всплывает неуместная
мысль на тему «Короля». Пустой отпихивает стул куда-то в сторону, не
забыв при этом поднять насмешливо прищуренные глаза.
Ичиго
чувствует себя чересчур натянутой струной - чуть коснись пальцем или
тронь колок – и все, инструмент нерабочий. У Пустого слишком странное
настроение, поведение и мысли.
Как и всегда, вообщем.
Это напрягает.
- Знаешь, Король, ты так очарователен, когда нервничаешь… – он
откровенно издевается. – Аппетитен, я бы сказал, – Пустой почти
мечтательно закатывает глаза, делает паузу. – Я тебя обязательно
когда-нибудь сожру, – он облизывается, глядя Ичиго в глаза.
- А не треснешь? – голос у него звучит слишком напряженно. И Пустой, как самый настоящий зверь, это чувствует.
Он вдруг делает странное, ныряющее движение, изогнувшись. Прижимается губами к уху. Шепчет, щекоча дыханием:
- А тебя это все равно не спасет, И-чи-го, – Пустой жутковато-ласково
шепчет на ухо. От этой ласки в душе поднимается… омерзение.
Хотя
бы потому, что она вполне искренняя. Потому что примерно так же ласково
Пустой будет что-то шептать, если ему удастся убить его.
- Отвали, –
Ичиго цедит сквозь зубы, почти силой выталкивает слова из горла.
Подается назад, неосознанно пытаясь уйти, избежать близости с… Ним.
Наверное, это ненависть.
Быть может, отвращение.
А возможно, просто страх.
Но Ичиго себе в этом, конечно же, не признается.
Пустой замирает на пару мгновений, как-то испытывающе заглянув в глаза. Потом кривит губы и резко толкает куда-то в бок.
Вначале – миг падения, почти свободного, если не считать больно
зацепивший бок край стола, потом – опасно скрипнувшая кровать под
спиной.
Ичиго от всей души пинает Пустого в живот, заставляя того скрючится и зашипеть, будто разозленная змея.
Резко разогнувшись, он быстро, без замаха, отвешивает нехилый удар в
скулу. Одновременно наваливается всем телом, дергает его колени в
стороны. Обхватывает руками, прижимается всем телом, утыкается носом в
шею.
Ичиго пытается его скинуть, перевернуться, освободится…
Заезжает кулаком сбоку по ребрам. Пустой резко
выдыхает, чуть ослабляя хватку.
Еще бы чуть-чуть, еще бы одну гребанную секунду…
Ичиго чувствует чужие зубы на шее. На мгновение Пустой отрывается, что бы шепнуть:
- Дернешься – я перегрызу тебе горло, – облизывает шею, и Ичиго
вздрагивает от отвращения, представляя его синий, будто у висельника
язык. – Ну же, Коро-оль… Ты ведь не хочешь по-плохому, правда? Даже если
тебе удастся вывернуться, мы разворотим весь твой… наш дом. И наши
сестры могут… пострадать, – он как-то особенно выделяет голосом «наш»,
«наши».
Ичиго кажется, будто что-то – по определению его, родное, нужное – кто-то облапил мерзкими холодными пальцами.
- Это мои сестры, слышишь?– не удержавшись, Ичиго выплевывает, - урод.
Пустой тут же поднимается над ним, почти касаясь своим носом его. Щурит злые, сумасшедшие глаза.
- Они наши, - он снова выделяет слово голосом, - наши, понял?! И, - он
снова понижает голос, - не вздумай возражать. Даже имя, - он сжимает
зубы, искажает лицо в какой-то жуткой гримасе, - имя у нас с тобой одно
на двоих. И ты, - он широко распахивает глаза, шепчет почти в губы,
почти нежно, - не посмеешь у меня его отобрать! – последнее он кричит,
как самый настоящий сумасшедший. Хотя он и есть такой. Такое…
Кажется, стекла в окне дребезжат.
Он отпускает его руки, хватает за грудки, встряхивает. А потом у него
в глазах как будто что-то гаснет, и он весь горбится, опадает, как
забытое тесто, уткнувшись лбом ему в плечо.
Ичиго должен, наверное, его оттолкнуть. Достать Зангецу. Ударить, крикнуть, сломать… Что-нибудь.
Ичиго плевать, что он должен, а что не должен, он просто всегда
делает то, что подсказывает кто-то у него в голове. Этот «кто-то» или
слишком мудр, или слишком глуп. Но Ичиго не жалуется.
Потому, просто кладет ладонь ему на голову. Не гладит, не дергает, просто кладет.
Наверное, это первый раз, когда он почти не испытывает к нему отвращения. Наверное, он пытается его… утешить? Вот смех-то.
Ичиго не любитель покопаться в себе.
А Пустой ехидно скалится куда-то ему в косоде.
Поднимает голову, прижимается своими губами к его. Еще не целует, и Ичиго совсем не хочет, чтобы поцеловал.
- А хочешь, я… - ему в голову, кажется, приходит некая идея. С его
точки зрения, интересная. – Хочешь, я знаю, - он обрывает сам себя,
ныряет вниз, сверкнув дикими глазами.

Когда Кон, наконец,
возвращается домой, он слишком устал и слишком доволен, чтобы обращать
внимание на что-то вроде посторонних звуков и шумов.
Он, как обычно, еле уворачивается от пинка Ишшина.
Изо всех сил старается хмурится - чтобы сестры Ичиго ничего не заподозрили.
Перед тем как зайти в комнату, он забегает в ванную и наскоро стирает с щеки компрометирующий отпечаток чужой помады.
Широко открывает дверь, ведущую в свою с Ичиго комнату.
Раскрывает рот, собираясь выкрикнуть что-то приветственно-радостное.
Замирает, нелепо вытаращив глаза.
Ичиго лежит, болезненно нахмурившись, закрыв глаза. Схватившись
руками за голову, как бы пытаясь закрыть уши. Его грудь тяжело
вздымается, будто он только что пробежал не меньше... Кон не знает, как
много нужно пробежать, чтобы выглядеть одновременно так измождено и
так... Возбуждено?
А между ног у него...
Ичиго. Только... Обесцвеченный?
И как он... Ухитряется удерживать на лице настолько издевательское выражение, делая... Это? Кон сглатывает.
Ичиго еле слышно, хрипло и болезненно стонет. Будто от боли.
Открывает глаза. А бледный, ненастоящий, неживой не-Ичиго только
приподнимает бровь, глядя ему в лицо, повторяет движение. Ичиго
вздрагивает всем телом.
И тут Кон роняет что-то. Он не помнит, что именно держал в руках, но грохот оно произвело... Или это только так кажется?
Но не-Ичиго слышит. Замечает, замирает, резко переводит взгляд в его сторону.
Медленно распрямляется, упираясь руками Ичиго в колени. И держит.
Держит одним только взглядом. У него глаза хищно прищурены, у Кона -
испуганно, почти в ужасе расширенны. Этот... Не-Ичиго почему-то не может
не пугать. Особенно, когда растягивает свои синие, тонкие губы в
улыбке.
Ичиго тут же пытается вскочить, у него на лице - злость, возмущение, смущение... Да черт знает, что еще.
Но тот, не-Ичиго, предупредительно наклоняется, закрыв ему рот
ладонью. Облизывает щеку, переведя какой-то ненормальный, сумасшедший
взгляд на Кона. Шепчет, и от его дребезжащего, будто старая посуда
шепота Кон вздрагивает.
- Э-эй, Король. Хочешь, убьем его? Он ведь нам помеша-ал... - и улыбается, улыбается, глядя на Кона.
Тот бы давно сбежал, но ноги приросли к полу под этим взглядом.
Ичиго что-то мычит, отталкивает чужую руку от себя, хмурится. Поднимается.
Но этот... Этот вдруг обхватывает свободной рукой Ичиго... Там, внизу.
Он запрокидывает голову, выдыхая сквозь зубы.
- Нет? Ну, что же, тогда... - он облизывается, глядя на Кона. - Иди-ка сюда.
Тот, будто загипнотизированный, делает шаг вперед.
Но тут же встряхивает головой, переводит взгляд на Ичиго.
- Это… кто? – голос у него звучит, будто неживой – он слишком ошарашен таким… зрелищем.
А ещё старается не смотреть вниз и на его шею, потому что тот, что
не-Ичиго, издевательски-медленно двигает ладонью у Ичиго между ног,
целует и облизывает его шею, все ещё глядя на Кона.
Ичиго, кажется, не слишком этим доволен, но – позволяет.
- Пустой, – Ичиго жмурится и выдыхает. - Мой Пустой, – «который довел
меня до состояния только чего-то одного стояния», хочется добавить ему,
но он молчит.
- Твой Пустой, – Кон повторяет, как болванчик. Потом
до него доходит. – Твой Пустой?! Да какого черта, ты что, с ним… - у
него вдруг резко осип голос. Он никак не может заставить себя произнести
последнее слово, настолько оно не подходит к Ичиго, противоречит ему.
Он отшатывается назад, хватается за дверной косяк. Дышит мелко и часто.
А этот… Эта тварь отрывается от шеи Ичиго. Ехидно хихикает, глядя на
него, и Кон думает, что от этого смеха можно по-настоящему свихнуться.
Потом вдруг резко замолкает. Склоняет голову набок.
- Что, струсил…
Кон? – улыбается, облизывается. Голос отдается в ушах. Кон не
представляет себе, как у Ичиго получается слушать это так… Постоянно,
наверное. И не сходить с ума.
Наверняка, это тяжело.
- Иди сюда,
пока я не передумал, – у твари с лица резко исчезает улыбка, будто её
чем-то стерли. – Посмотри на него, – он опускает взгляд на Ичиго, и
Кон готов поклясться, что только что видел у него на лице какое-то…
Омерзительно-нежное, наверно, выражение. – Сейчас, - Пустой выделяет
слово голосом, - он тебе ничем не поможет.
- Закрой рот. Ты обещал,
– у Ичиго очень тихий, но, как ни странно, очень твердый голос. Кон
невольно ловит себя на мысли, что в таком… Состоянии, он мог бы разве
что тихо скулить и просить о чем-то.
Все внимание бледной твари
тут же снова возвращается к Ичиго. Он гладит его по щеке, неторопливо
разглаживает пальцами морщинку между бровей.
- Я, - шепчет он, как признание в любви, - ничего не обещал. Предупредил просто, Коро-оль…
Ичиго вскидывается, его лицо принимает яростно-обреченное выражение…
- …Но я не за этим сегодня… пришел, – он упирается ладонью ему в грудь,
заставляя лечь, трется носом о щеку. – А ты… - он поворачивает лицо к
Кону, - Смотри.
То, что происходит потом, Кону запомнилось
какой-то нарезкой из кадров. И еще был впивающийся в ладонь – или это
она в него впивалась - косяк двери.

…Сначала Ичиго сопротивляется.
Пустой быстро сдирает с него хакама, впивается, на этот раз
по-настоящему целуя, ему в рот. Кона почему-то больше всего пугает и
завораживает вид его языка, то появляющегося, то исчезающего. Смотреть
на это одновременно жутко, странно – но он не может оторваться. По телу
бегают мурашки, и разум охватывает какое-то непрошенное, постыдное
возбуждение.
Ичиго рычит, выворачивается, кусается - судя по зашипевшему и вскинувшемуся Пустому.
Он сжимает зубы, смотрит почти с ненавистью – и Ичиго отвечает тем же.
Кон должен был что-то сделать, кого-то позвать, но так и остается на месте. Ему кажется, что на ногах висят тяжелые кандалы.

…Ичиго захлебывается криком. Даже не криком, а каким-то злым, яростным воем.
- Громко же ты кричишь… - шепчет Пустой, замерев. Запрокидывает голову, жмурится, улыбается. Почти счастливо.
У Ичиго странно шевелятся губы – кажется, он нашептывает какую-то считалочку. Или что-то вроде того.
Пустой наклоняется, прислушиваясь.
- Эй. Да он тебя зовет. – Кон понимает, конечно, что Пустой врет. Но…
Делает шаг. Потом еще и еще, встает коленями на кровать.
Протягивает руку, осторожно, будто он может ударить его током, гладит Ичиго по голове. Тот замолкает, открывает глаза.
Тогда Кон пытается его поцеловать.
Пытается.
Пустой с тут же запускает руку ему в волосы, дергая вверх. Наклоняется, шипит-шепчет в лицо.
- Мое. Не трогай, – потом, все так же, за волосы, тянет его вниз. Утыкает носом Ичиго в пах.
Кону страшно, Кону хочется хоть как-то… Помочь. Потому он послушно делает, что велят.
В этом нет ничего приятного, и он, к тому же, этого совсем не умеет.
Но старается… Старается стараться, потому что даже для Ичиго это делать
тяжело. Для гордости, для самосознания. Да для горла, в конце концов.
А Пустой начинает двигаться, все так же не позволяя ему поднять голову.

…А потом Ичиго стонет. Тихо, Кон даже думает, что ему показалось.
Пустой на мгновение замирает, будто прислушиваясь, а потом повторяет
предыдущее движение.
Кон чувствует, как он вздрагивает, потом стонет еще, уже гораздо громче, выгибается.


…Пустой тяжело, хрипло дышит, Ичиго, забывшись, подается на встречу и
надсадно стонет. Кон мечется, будто в кошмаре, рядом, глядя на них,
всхлипывает, подаваясь навстречу собственной руке.
Постоянно
дотрагивается свободной рукой то до одного, то до другого – Пустой
раздраженно шлепает его по ладони, а Ичиго – сжимает. Крепко, будто
решил сломать кисть. Кон отвечает тем же.


…Пустой даже
позволяет Кону обнять Ичиго, не то потерявшего сознание, не то
провалившегося в сон, когда все заканчивается. Только притягивает на
пару секунд к себе, чтобы как-то… Томно, что ли, лизнуть в щеку.
- Не будешь застревать в следующий раз – примешь активное участие, – он усмехается, глядя ему в глаза. – До новых… встреч.

Лампочка наконец с хлопком перегорает, погружая комнату во тьму.

ну... итак)
у меня возник только один вопрос - куда делась Рукия, упомянутая в начале и потерявшаяся в середине. куда ее-то выселили из шкафа?))
начало просто потрясающее. перечитала несколько раз. идея давать мысли дозировано - идеальна) преклоняюсь)
использование хокку - просто замечательна! обожаю поэзию и Бькуе она идет как никогда) это просто потрясающе)
язык просто отличен. хоть я и не сторонница яоя, впечатление хорошее от фанфа.
манера писать - божья искра. задумайтесь)
спасибо, что написали)

Ух ты) Спасибо за такой развёрнутый комментарий)
Насчёт Рукии - это же всё-таки ещё не ночь, а вечер был - она могла всё ещё не вернуться домой.
Идея появилась случайно, даже не появилась, а... Эксперимент свое рода, что ли?)
Просто сама любительница хокку почитать...
Ох, спасибо, не захвалите) Это здорово, когда вещь нравится даже при не любви к жанру)
Не за что)

Ооо, рада видеть тебя и тут) Спасибо)

Круто!!!
Просто офигенно!
И действительно никакого ангста.

Но вот тока не надо сейчас насчет возраста возмущаться. Я просто честно его написала...

вау всегда хотел посмотреть/почитать яой с Кенпачи...очень хороший пейринг

Вообще-то было бы неплохо добавить в конце приписочку о том, что Рукия все это время тихонько сидела в шкафу и, жуя попкорн, наблюдала за действием... но автор тута главный и поэтому не буду вставлять свои ненужные вяки в прекрасный фанф.
Все круто!!!!

еще бы рисунки для полного счастья добавить

может эта?) типа до или после х)

Могу кинуть пару яойных картинок с Кенпачи, но без Ичи.

Спасибо большое за отзывы))
Мериль, открою страшный секрет - я младше, чем ВыXD И спасибо за фанарты - очень и очень)

Спасибо)

Название: Кровь, мёд и волк.
Автор: Murury
Фандом: Bleach
Пейринг: Хичиго/Ичиго
Жанр: странная сказка, сюр.
Рейтинг: PG
Саммари: Почему Ичиго не любит мёд, кружева и пчёл.
Предупреждения: возможный ООС.
От автора: Навеяло очередным заходом в «Тропу».
Дисклеймер: Персонажи – Кубо, больная фантазия – мне.


Идея пойти в воскресенье на пикник принадлежала… а, чёрт его знал, кому же она принадлежала. Но поддержали её все – ещё бы, такая возможность и из города выбраться, и с друзьями побыть – просто так, не по делу. Будущее немного омрачало обещание Орихиме наготовить еды на всех, но Рукия вызвалась ей помочь – так что ровно половина припасов обещала быть съедобной. По крайней мере, Ичиго надеялся, что она всё-таки научилась готовить в свои сто двадцать.
Солнце сияло, как начищенный пятак, река и луг были похожи на отфотошопленную картинку из Интернета. Высокая трава уходила куда-то вверх, к небу.
Ичиго, который валялся в ней, это было видно особенно хорошо.
А ещё почему-то очень сильно хотелось спать.
В конце концов, стояла такая жара…

Холодно. Мерзко-пробирающе-зябко холодно.
Ичиго съёжился, не до конца отойдя ото сна, сморщился. Взъерошил волосы на макушке, сел – одновременно недоумевая, куда подевалась вся трава - земля была абсолютно голой.
Огляделся.
Лес. И чёрные деревья с кружевными, будто выделанными чьими-то ловкими пальцами ветвями. С узелками на месте листьев. Всё вокруг было почти обесцвечено, как в таком вот объёмном чёрно-белом кино. Ещё были редкие, но очень высокие кусты, выше его роста. Они тоже выглядели составленными из чёрно-серых кружев.
Зрелище было странным. Непривычным. Необычным. Ичиго… не нравилось.
Стволы деревьев вдалеке будто тонули в странном тумане, растворялись в сером мареве, расплывались, как рисунок, на который капнули растворителя.
Что это за место? Вопрос был вроде бы и органичен, но в голове не задержался совершенно.
Откуда-то издалека слышалось… пение? Нет, скорее что-то вроде тихого задумчивого мурлыканья. Но слова там тоже… были, да? Не особенно задумываясь, Ичиго поднялся на ноги и пошёл в сторону, откуда слышался голос. Он вспомнил, что это всё сон.
Вскоре стало можно различить, что голоса два – женский и детский, и что они раздаются только изредка – в основном играла виолончель. Мелодия была достаточно… непонятной. Такой же, как неестественно кружевной лес вокруг. Одновременно успокаивала и действовала на нервы.
Как так может быть, Ичиго не знал.

Поляна была похожа на чёрный выжженный круг.
А вот дерево было неожиданно белым. Абсолютно сухим и безлистным… бескружевным. Оно выглядело очень старым, но при этом не превышало двух ростов Ичиго. По всей его поверхности, на которой, похоже, отсутствовала кора, змеились серые узоры, почти не различимые из далека, а ближе к середине, у развилки ветвей, зияло здоровенное дупло.
«Как дыра Пустого» - подумал Ичиго. Мысль была неприятной.
Но дерево, вообще-то, не слишком его интересовало.
Под ним, между корней, лежал старенький, почти допотопный проигрыватель. Теперь Ичиго понял, почему даже у ребёнка голос иногда начинал хрипеть, будто он задыхался. Или она. Детские голоса все так похожи.
И всё-таки мелодия больше раздражала, чем успокаивала. Ичиго слишком устал, ему хотелось тишины. Он подошёл к дереву ближе, присел на корточки. Замер. Почему-то казалось, что прежде чем протянуть руку и выключить, нужно…
Раздался глухой стук, виолончель выдала последнюю ноту, девочка допела, женщина только начала… Проигрыватель был безнадёжно испорчен, рядом валялась толстая отломанная белая ветка. Узор на ней чернел и тёк, как разлитые чернила.
- Привет. – Ичиго поднял голову, встретившись взглядом с разлёгшимся на ветке Пустым.
Тот знакомо ехидно улыбался, глаза были знакомо неправильно-серьёзно прищурены. Ещё он легкомысленно болтал ногой, спущенной с ветки. Как маятник.
- Раздражает, да? – Ичиго молчал. – Надо ведь было как-то тебя заставить прийти сюда.
Наверное, Пустой тоже слишком устал для того, что бы снова строить каверзы или бросаться на него с мечом. Да и меча-то при нём не было – была зелёная футболка и белые шорты до колен. Если бы не болезненно худые, жилистые руки и ноги, испещренные шрамами наподобие того, как дерево было покрыто узорами, и не превратившаяся из хищной в странную улыбка, он смотрелся бы почти по-домашнему.
- Зачем? – это было непривычно, вот так спокойно разговаривать с ним, не ожидая очередной каверзы.
Вернее, подвох где-то, очевидно, был – но это не слишком беспокоило.
- Ну… - Пустой склонил голову набок, посмотрел вверх, постучал ногтем по коре. Облизнулся, показав синий язык. – Любишь мёд, а, Ичиго?
Вопрос совершенно выбивал из колеи. Ичиго судорожно постарался вспомнить, что такое мёд. Вспомнил.
- Нет.
Мёд. Сладкий, липкий, горячий. Вкус оседает на языке, и сколько воды не пей – всё равно не исчезнет. А если подсыхает на коже, то хуже, чем смола – не смоешь, не отскребёшь – как тягучая жидкая карамель. Даже если уже научен, даже если уже знаешь…
Ещё переливается, как такой жидкий янтарь. Падает тяжёлыми, тягучими каплями. Ичиго точно помнит, что терпеть не может мёд – эту приторную привязчивую дрянь.
- А я люблю. – Пустой снова облизывается, подбирает ногу, становясь похожим на эдакого бледного Маугли. Складывает руки перед собой, кладёт на них подбородок.
Потом показывает одними глазами на дупло, произносит – звука не раздаётся, Ичиго почти читает по губам.
«Достань мне»
- А с чего это ты шёпотом? – Ичиго говорит это, просто чтобы что-то сказать.
Пустой растягивает рот в улыбке, широкой, будто подшитой верёвочками.
«Пчёлы»
Ичиго отворачивается, скрещивая руки на груди, фыркает.
- Не стану. Сам лезь, если тебе так надо. – Ичиго слишком, слишком устал.
- А мне достанешь? – слышится позади голос. Детский.
Ичиго медленно разворачивается. Борется с желанием протереть глаза.
- На что уставился, Ичиго? – спрашивает Пустой с ветки.
- Достань мне мёда, Ичиго. – просит его уменьшенная копия, дёргая его за штанину. Недовольно щурится, поджимает губки. – Ну же.
Ичиго хочется схватиться за голову. Сон, кружевной нарисованный лес, мёртвое узорчатое дерево и двое Пустых – один взрослый, в шортах и майке, и второй – лет шести, клещом вцепившийся в штанину и не по-детски настойчивый. Да что за…
- Слушай, не будь эгоистом. Мне не дотянуться.
- Ичиго достань мне мёду. Или я натравлю на тебя волка, слышишь?
- Да на что ты так смотришь, тут же никого нет!
- Мё-ду!
- Да заткнитесь же оба! – Ичиго помотал головой, отступил на пару шагов, чтоб держать обоих в поле зрения. Перевёл взгляд с одного на другого.
Мелкий щурил жёлтые глаза и неприятно кривил рот, взрослый легкомысленно болтал уже обоими ногами, слегка покачиваясь, будто следуя какому-то ритму. Облизывал узкие губы кончиком языка, косясь то на дупло, то на Ичиго. Потом ехидно приподнял брови.
- Галлюцинации, да, Король? – издевательски покачал головой, цокнул языком. – Быва-ает… Так ты лезешь или нет? Я жду.
- Жадина! – прошипел мелкий, как-то уже совсем гадко перекривив лицо. – Ну погоди у меня…
Проигрыватель медленно погружался в землю, ставшую вдруг зыбкой, похожей на туман. Прошла пара секунд, прежде чем Ичиго понял, что погружается не только он. Попытался отскочить, вырваться – но земля была, как мёд - липкая и вяжущая.
- Как кровь. Знаешь, от неё гораздо тяжелее избавиться. – Это опять был Пустой, но голос слышался почему-то прямо над ухом.
Ичиго быстро поднял взгляд – и взрослый, и мелкий Пустые сидели на ветке рядышком, как два ехидных и бледных воробья.
- Я же говорил, - произнёс мелкий, - что позову волка.
Потом противно улыбнулся и помахал ручкой. Ичиго перевёл взгляд вправо – там и правда был… волк. Белый и здоровенный – Ичиго точно знал, что таких не бывает. И ещё – волк, Ичиго готов был поклясться, ухмылялся. Не странно, как тот Пустой на ветке – а слишком похоже на…
Он повернул огромную башку в сторону дерева, оскалился, зарычал. Шерсть на загривке встала дыбом, морда сморщилась, с клыков на землю, снова отвердевшую, закапала слюна. Ичиго всё ещё был в ней по щиколотку.
- Ты придурок, чёрт. Не надо было его звать. – Пустой, который был в зелёной футболке, отвесил мелкому нехилый подзатыльник. – Пошли отсюда.
Потом у Ичиго на пару мгновений всё расплылось в глазах, а когда прояснилось, дерева уже не было. Только те, чёрные, кружевные. И, - Ичиго опасливо отклонился в сторону, - волк тоже не подумал никуда деваться. Наоборот – как-то слишком уж разумно прищурился, фыркнул – издевательски, Ичиго готов был поклясться. Неторопливо подошёл. Ичиго замер, почти не дыша – мало ли что придёт в голову дикому зверю?
Волк, похоже, искренне наслаждался его замешательством. Сел почти вплотную, снова ухмыльнулся. Широко зевнул, почесал ухо, демонстрируя немаленькие острые когти на лапах.
- Это были пчёлы, - произнёс волк голосом Пустого, и Ичиго как-то неожиданно спокойно подумал, что сходит с ума.
- Пчёлы, да? – Ичиго знал, что переспрашивать – глупо, но стоять и пялиться на говорящего волка было ещё глупее.
- Ага.
Потом волк встал, обошёл его сзади, заставив немыслимо изогнуть шею. Резко толкнул здоровенной башкой под колени, заставив завалиться назад, на любезно подставленную спину. Ноги неожиданно легко выскользнули из земли. Ичиго едва не перевалился через зверя, но тот успел как-то немыслимо изогнуться-развернуться-подняться, и он ощутил себя сидящим на широкой, жилистой спине. Как-то мимо сознания пробежала мысль о том, какой же он, на самом-то деле, худой. Длинная, даже как будто расчёсанная шерсть явно значительно придавала ему объёма.
- Чёрт,- недовольно произнёс волк, - у тебя ноги все в крови, ты мне шерсть испачкал, придурок.
Ичиго посмотрел на свои ноги. Те были в чём-то чёрном, которое падало на такую же чёрную землю редкими, тягучими каплями. На кровь оно было похоже меньше всего, но на белых боках у волка и правда остались полукруглые разводы.
Ичиго должен был спросить что-нибудь вроде «Почему это ты говорящий?» или «Это разве кровь?», но спросил почему-то:
- Что было бы, если б я полез за мёдом?
Волк фыркнул.
- Они бы тебя сожрали с чистой совестью. Вернее, кровь бы всю выдули. Ты забрался к ним в дупло за их мёдом, а они бы выпили твою кровь. Всё было бы, - теперь он каким-то непостижимым образом хихикнул, - честно, понимаешь? А из крови они делают мёд.
- Неправильные пчёлы. – констатировал Ичиго.
- Неправильный мёд. – согласился волк. Потом, подумав, добавил, – Тебя надо отмыть.
И сорвался с места. Вокруг неслись кружевные деревья и кусты, странная кровавая земля убегала прочь из-под мохнатых лап, изредка невысохшей краской брызгая в стороны и на белую шерсть. Ичиго изо всех сил вцепился в ходуном ходящий загривок, хотя и был почему-то уверен, что ни за что не свалится. Если волк этого не захочет.
Сон был определённо в высшей степени странным.
Ичиго был уверен, что это сон.
Земля ударила по макушке совершенно неожиданно и больно. Ичиго по инерции кувыркнулся через голову, успев подумать, что чёртов волк решил устроить ему карусельку.
Поверхность под ним была твёрдая и колкая. Песок? Ичиго поднялся на ноги, немного пошатнувшись – пробежка на ходуном ходящей спине не прошла даром. Поискал глазами волка, чтобы объяснить наглой скотине всё, что о ней думает.
Волка не было.
Был Пустой, на этот раз в привычном белом косоде и хакама. На последних по бокам были свеженькие чёрные полосы. Пустой сделал шаг к нему, фыркнул.
- Ну, добро пожаловать, собственно говоря. – он развёл руки в стороны, чуть наклонил голову. – Нравится здесь?
Ичиго всегда старался быть как можно более честным.
- Нет. Это место… странное. – Ичиго нахмурился. – А что…
Его прервал смех. Пустой хохотал, согнувшись пополам, его дребезжащий голос резал слух, бил по ушам. Но остановился он так же резко, как и начал.
- Мне у тебя тоже не особенно нравится, знаешь? – он заглянул Ичиго в глаза, неожиданно спокойно и серьёзно. – И ещё, знаешь, забавно слышать про странности от человека, у которого внутренний мир перевёрнут на девяносто градусов. – Пустой усмехался.
Пару секунд Ичиго не понимал. А потом…
- Это… твой внутренний мир? – Ичиго немного ошарашено огляделся. Лес, кстати, остался за спиной – они оба стояли на сером песке – а за спиной у Пустого… Что-то вроде озера? Идеально ровное, чёрное – будто и не озеро даже, а глубокая пропасть с ровными краями. Противоположного берега было не видно – там клубился странный, ощутимо живой туман.
- Сто очков, поздравляю. – ехидно отозвался монохромный близнец.
Дальше Ичиго полагалось поинтересоваться «Как?», «Что я тут делаю?» или ещё что-то похожее. Ичиго спросил:
- А пчёлы?
- Они – это тоже я. Они тебя хотят сожрать, но им нужна причина. Поэтому они ставят условия.
- Кого-то мне это напоминает. – Ичиго скрестил руки на груди.
- Не выпендривайся, умнее от этого не выглядишь. – Пустой отвернулся, подошёл к берегу.
Стащил варадзи вместе с носками, закатал хакама до колен. Сел, спустив ноги в воду – та даже не шелохнулась, будто бы была не водой, а такой вот текучей сгущённой темнотой. Потом бросил через плечо:
- Раздевайся давай, чего встал?
- А?
Пустой испустил тяжкий вздох, долженствующий продемонстрировать Ичиго всю глубину его никчёмности.
- Мы сюда мыться пришли, идиот.
Это было… ну да, странно, как и всё здесь, в этом сне-не-сне. Пустой на него не смотрел, но взгляд Ичиго всё равно чувствовал – изучающий, ощупывающий со всех сторон. Может быть, это были пчёлы. В любом случае, с раздеванием Ичиго постарался управиться поскорее. Без брюк и майки оказалось неожиданно зябко.
- Весь раздевайся. Намочишь же. – Пустой не оборачивался, размеренно покачивая ногой в воде.
Нет, он, конечно, тоже был парнем и всё в таком роде – но от мысли, что тот будет на него смотреть, становилось… неприятно. Всё-таки одежда была и чисто психологическим барьером – человек в штанах всегда чувствует себя более уверенно, чем при отсутствии таковых. Вообщем, Ичиго искренне понадеялся, что смущение в голос не просочилось.
- Тебе-то какая разница?
- Да никакой, собственно. – Тут Пустой соизволил обернуться. – Или есть чего стесняться, а? – нет, он не был бы собой, если бы не вставил очередную ядовитую шпильку. – Давай уже, - он фыркнул, - все свои.
Ичиго подумал, что Пустой в чём-то прав. Он хоть и был малость полоумным, но гонять обнаженного Ичиго мечом, всё-таки, пожалуй, не стал бы.
- Заходи, я не смотрю. – Это была новость. Пустой мог быть тактичен? – Было бы на что… - Ну, в своём духе, конечно.
Ичиго подошёл к берегу, опасливо дотронулся до воды пальцами. На ощупь вода была… водой, как ни странно. Ледяной водой.
- Я… - что Ичиго хотел сказать, так и осталось загадкой.
Чужие руки от всей души толкнули в спину, заставив завалиться вперёд, нелепо и по-птичьи взмахнуть руками.
В первый миг Ичиго задохнулся, казалось, что вода из ледяной вдруг превратилась в крутой кипяток. Легкие жгло – не то воды успел вдохнуть, не то холод, не то жар – Ичиго был уже ни в чём не уверен…
А потом чья-то рука схватила его за волосы, и потянула куда-то… вниз? Нет, оказалось, что вверх.
Ичиго судорожно вдыхал воздух, как будто пытаясь надышаться впрок. Грудью он лежал на берегу, в полузабытьи скребя песок ногтями. Кашлял. А вода… была тёплой?
Пустой ухмыльнулся, снова запустив ладонь ему в волосы.
- Отмы-ылся… - как-то сонно произнёс, почти пробормотал. Ичиго вскинулся.
- Что это…
- Кровь. Я же тебе говорил – от неё всегда тяжело избавиться. – Пустой откинулся, укладываясь спиной на песок.
- О чём… - но его снова прервали. Пустой вообще любил поговорить, на самом-то деле.
- Знаешь, я тут достаточно редко бываю, на самом деле. А ТАМ, - он поморщился, - ТАМ в последнее время от дождей не продохнуть. Надоело мне, понимаешь ли.
- А кровь тут причём? И пчёлы?
Пустой повернул голову, хмыкнул.
- А то сам не знаешь.
Ичиго подумал, что Пустой прав. Тысячу раз.
Ишида. Друг, не смотря ни на что. А у Ичиго на руках…
Вода ощутимо похолодела. А на руках появилось что-то… тёплое.
- Чёрт. – Пустой быстро поднялся. – Тебя ещё раз искупать, да? Ты не виноват, придурок. – предупреждая следующую фразу, - И я тоже.
Ичиго был растерян. Вода сделалась нейтральной, почти неощутимой температуры.
- Но…
Тот фыркнул.
- Несчастный случай. Заруби себе на носу, понял? И запомни, - он схватил его за руки, почти насильно развернув ладони вверх, - вот этого – нет.
Это был сон, а во сне Ичиго всегда делался доверчив. Кровь с ладоней исчезла сама собой – будто протёрли тряпочкой.
Пустой снова оттолкнул его от берега. Сел, уперевшись локтями в колени, подперев голову кулаками. И вдруг спросил:
- Любишь мёд, а, Ичиго?
Тот немного удивлённо качнул головой.
- Нет.
Пустой улыбнулся. Как-то даже… Нормально, что ли? По-человечески, почти уютно.
- Врун. – Пустой смотрел прямо в глаза. Ичиго подумал, что надо бы запомнить - подобные улыбки ничего хорошего не предвещают.
Ичиго чувствовал какой-то подвох, но найти его не получалось. А дно было илистым, склизким – будто бы кто-то намазал его маслом или нефтью. Он слышал, что если нефть попадает на кожу – её практически невозможно отмыть. А ещё знал из школьного курса физики, что плотность у неё меньше, чем у воды – поэтому она всегда плавает эдакой плёнкой на поверхности.
Похоже, нефть здесь тоже была неправильной.
- Почему это? – вышло без особенного интереса. Ичиго искал подвох.
- Пфф. Просто потому, что ты его любишь. – потом он сделал паузу. Улыбка переменилась – как отражение в кривом зеркале. Снова знакомо-широко-мерзкая. – Гадкий он, этот мёд, а? – Ичиго молча смотрел на него. – Гадкий, ты так думаешь, я знаю. Вообще-то, я знаю почти все твои мысли, в курсе? Гадкий, но почему-то ты заставляешь себя его есть, когда заболеваешь, правда? Потому что он тебе нужен, ну-ужен…
- К чему ты ведёшь? – настороженно спросил Ичиго. Отклонился корпусом немного назад, хотя и так стоял от берега в нескольких шагах.
- Закрой рот. – Пустой нахмурился. – Не перебивай меня. Ты и так слишком много всегда болтаешь, и всё не по делу. – У Ичиго было своё мнение насчёт того, кто много болтает и должен заткнуться – но почему-то казалось, что подвох раскроется вот-вот. Ведь высказать Пустому, кто он есть, можно и потом? – И всё же… Знаешь, так забавно наблюдать, когда ты видишь, как мёд ест кто-то другой. – Пустой покачал головой, хмыкнул, развёл руками. Очевидно, он пытался показать, насколько ему забавно. – Ты видишь, какой он красивый на вид, и помнишь, как гадок тебе его вкус. Каждый раз пробуешь понемножку, что бы убедить себя в этом – и у тебя получается. Только порция настолько мала… Знаешь, ты пробуешь не мёд, а своё самое первое воспоминание о нём. – Он помолчал. – Смешно.
Ичиго не смеялся.
Пустой не смеялся.
Даже улыбаться перестал. Мрачно, тяжело посмотрел на Ичиго, подперев подбородок кулаком. Прищурился. Кажется, он был зол, сильно так зол. Ичиго не помнил у него такого выражения лица.
- Не понимаешь?
- Нет. – Ичиго казалось, что он вот-вот поскользнётся.
Пустой фыркнул. Потом запрокинул голову и засмеялся – легко, заливисто, высоко. Даже несмотря на режущий слух металл в голосе, напряжение как-то вдруг спало.
- Ну, я и не ждал от тебя, вообще-то. Мёд – это моя сила. Твоя вернее, идиот.
Ичиго понял. И подвох, и…
Неправильные пчёлы, которые пытались почти заставить его достать мёд – а за это должны были сожрать. Это было так по-детски смешно, жестоко и правильно.
- И знаешь ещё, напоследок. Предупрежденьице, на всякий случай, ага? Я здесь разложен на составные части, это должно было быть понятно и тебе. Там, - он выделил слово голосом, - и пчёлы, и я – одно и тоже, усёк? Не расслабляйся, вообщем. А то, - он широко ухмыльнулся, - сожрём.
- С чего такая забота-то вдруг? – Ичиго нахмурился.
- Стайный инстинкт. – теперь Пустой откровенно скалился. – Я же волк.
Ичиго пытался осмыслить всё произошедшее. Вода постепенно становилась теплее, а дно – твёрже. Теперь это был просто песок, такой же, как на берегу.
Пустой оглянулся по сторонам, будто что-то услышал. Нахмурился, чертыхнулся. Потом снова посмотрел на Ичиго.
- Всё, твоё время вышло. Иди сюда. – Ичиго хотел было что-то спросить, но Пустой снова нервно обернулся и шепнул сквозь зубы – Быстро.
Ичиго подошёл к нему, разгребая воду руками – следов на ней по-прежнему не оставалось. Пустой опустил ладонь ему на голову, надавил на затылок. Ногти неприятно царапнули кожу, заставив поморщится.
- Давай, ныряй.
Ичиго задержал дыхание.
Вода горячим киселём обожгла-приласкала кожу – но приятно почему-то определённо не было.
Глаза открывать было бесполезно – темно было и так, и так. Если бы не рука Пустого на макушке, можно было бы подумать, что он висит в пустоте. Пустоте и тишине. И…
Дыхание кончалось. Ичиго попытался вынырнуть – но ему не позволили. Рука больно вцепилась в пряди, Ичиго вцепился в неё… Пустой его топил. Методично. Спокойно. Ичиго успел подумать, какой же он дурак, что повёлся на почти-нормальное поведение, болтовню… А рука исчезла. Ичиго рванулся вверх, но вместо глади воды наткнулся на какую-то плёнку, преграду… рванулся снова, отчётливо послышался треск. Как в воде можно слышать, Ичиго не знал – да и не задумывался об этом, вообще-то.
А потом он полной грудью вдохнул воздух внутреннего мира. Вокруг по стене небоскрёба валялись осколки разбитого окна. Выбираясь на стену, он краем сознания отметил, что волосы почему-то сухие, а на только что обнажённом теле появилась привычная чёрная форма.
Пустой, до этого валявшийся неподалёку, приоткрыл один глаз.
- О, их Величество соизволили вернуться… я уж думал, тебе там понра-авилось…
Однозначно, в этом Пустом было больше от пчёл. Это было… ну, вообщем, волк хоть и раздражал слегка надменной манерой разговора, но почему-то вызывал нечто весьма похожее на симпатию.
- А, точно. То озеро – темнота. – Пустой хихикнул. – Я всё-таки тебя туда затащил. И знаешь, если дашь слабину – останешься в лесу на вечное поселение. Тебе же там не понравилось? Молчи, знаю, что не понравилось. – он потянулся, зевнул. – Делай выводы.
А потом было чёткое ощущение удара по голове, и Ичиго отключился.

Солнце сияло, как начищенный пятак, река и луг были похожи на отфотошопленную картинку из Интернета. Высокая трава уходила куда-то вверх, к небу.
Ичиго проснулся.
Откуда-то слышался голос Орихиме, кричащий, что обед готов.

Название: Авария
Автор: Murury
Фандом: Блич
Персонажи: Орихиме и её Пустая *была мысль назвать Широхиме*
Жанр: Мурури изобрела новый жанрXD Сюростёб, как вам? :eyebrow:
Рейтинг: G
Саммари: О голосах, глазах, маньяках и музыкальных изысках.
Дисклеймер: Не моё, забирайте, Кубо-сан.
От автора: Написано для моей милой сообщницы-Химеманки Alcohol-sama, которая утверждала, что будет рада любому подарку с Орихиме. Ну и тем, кто хотел ещё что-то про Пустую Орихиме.




Орихиме, конечно же, не впервые посещал этот странный, шипящий голос. Слышался он буквально отовсюду – или ниоткуда. Может, он ей вообще чудился. Но, тем не менее, это не изменяло двух фактов.
1. Орихиме его всё-таки слышала.
2. Он каждый раз её немного пугал.
Так о чём это я? Ах да, о голосе. Знаете что? Сегодня Орихиме услышала его снова.
- Ну что, сломала? – ехидно вопросили откуда-то Оттуда.
Орихиме вздрогнула, но оборачиваться не стала. Некий опыт подсказывал, что ничего кроме холодильника она за спиной не увидит. Нет, не подумайте, Орихиме ничего не имела против говорящих холодильников – но ведь в прошлый раз голос доносился от окна в её комнате, наверху… Ползающие по отвесным стенам холодильники отторжения тоже не вызывали, но Орихиме сомневалась, что такое ленивое существо стало бы сдвигаться с места даже ради неё.
Наверное, у неё даже вышло бы стать великим сыщиком или космонавтом. Ведь она так ловко отсеяла одного из подозреваемых! Причём тут космонавт, Орихиме не знала. Наверное, ей просто очень хотелось им стать.
- Игнорируешь, сестрица? – ах да, голос был девичьим. Теперь холодильник точно отсеялся из списка подозреваемых – во-первых, родственников среди этих детей бытовой промышленности Орихиме не помнила, а во-вторых – холодильник был уж точно не девушкой, а таким из себя крепеньким старичком, пережившим прогресс, войну, саму Орихиме - и, собственно, заглохнуть пока не собирающимся. Это определённо вызывало к нему уважение, учитывая последний пункт.
Но дело, вообще-то, было не в голосе, не в холодильнике и даже не в новом розовом халате в зелёную полосочку.
Орихиме и правда сломала. Ложку. Любимую чайную ложку, стальную, с длинным узорчатым черенком… как можно сломать стальную чайную ложку, спросите вы? О, нет ничего проще. Просто подарите её Орихиме.
Ложку было страшно жаль, почти до слёз. Вот если бы Орихиме была учёным, она обязательно изобрела бы способ починить несчастную! Ну, или если бы хотя бы знала, где в Каракуре можно купить клей для металла.
- А я тебе говорила, говорила – «Не тыкай ложкой в кафель!» А ты? Вот скажи мне, а что ты? – возмущение в «её» голосе набирало обороты. – Я даже не могу понять, зачем ты это делала!
Против воли Орихиме немного смутилась. Ну что тут такого… играют же люди на хрустальных бокалах! А вот ей захотелось на кафеле. Ложкой.
Иногда Орихиме мыслила чересчур креативно.
- Музыкантша… - слегка ошарашено протянул голос.
Орихиме ощутила себя немного польщенной.

А за клеем она всё-таки пошла. Ну и что, что не знала, где находится магазин? Кто ищет, тот всегда найдёт, в конце концов.
Голос, очевидно поражённый в самое сердце её талантом и творческой жилкой, на время затаился. Но Орихиме всё-таки изредка оглядывалась – а вдруг мелькнёт тень коварно крадущегося за ней холодильника? Хоть она и сняла с него подозрения, тот продолжал чем-то смутно беспокоить.
День был довольно пасмурным, кстати – дождь будто вот-вот собирался зарядить. Почему говорилось «зарядить» Орихиме не знала. Но главной среди догадок была та, про пистолеты. Не совсем про пистолеты, про фильм. Или про того мужчину. Или…
Нет, стоп, надо по порядку. Как-то они вместе с Тацки смотрели фильм – из тех, что любила Тацки, конечно. Боевик. И там был мужчина, который был плохим, и, конечно же, умер под конец. Ну, знаете, как бывает в хороших боевиках? Плохие умирают. Так вот, иногда Орихиме думала, что он по какой-то глупой ошибке попал в рай, и за неимением пистолетов стрелял в прохожих из туч, в лучших своих традициях.
Иногда этому нехорошему человеку даже попадал в руки град – и уж тогда-то мерзавец развлекался на славу. Орихиме даже порой казалось, что она слышит его смех откуда-то сверху.
Смех был неприятным. Определённо. Прямо как новая учительница математики.
Но ангелы, наверное, всё-таки за ним следили – и зимой вместо дождей и града подсовывали мягкий, пушистый снег.
Это радовало.
Задумавшись над этим, несомненно, интересным фактом, Орихиме вышла к «зебре» перехода. Она, кстати сказать, совершенно не понимала – как можно было назвать это «зеброй»! Ведь зебры чёрно-белые. «Чёрно-», «чёрно-»! Ну никак не «серо-»…
- Ты неисправима… - почему-то Орихиме отчётливо представился «её» тяжёлый вздох.
В голове что-то защёлкало, как деревянная трещотка, или леденцы в упаковке, или ногти по столешнице.
Внезапно мелькнуло понимание, что дорогу она отправилась переходить на красный свет. Захотелось сказать что-то вроде «Ой!», но думалась почему-то всякая ерунда, например: «Откуда у меня в сознании столы? Может, там есть ресторан?..»
А потом послышался жуткий визг, как на ведьминском шабаше, в глаза ударил свет…
Последней разумной мыслью было что-то укоризненное, начёт «её» - ну разве положено молодым девушкам так ругаться?.. Откуда-то Орихиме точно знала, что «она» её ровесница.

Бормотание. Яростное, обозлённое – где-то рядом, совсем рядом…
- «Неположено ругаться! Ха! Нашла, о чём посреди дороги размышлять, вот же идиотка!.. Ооо, да за что же мне такое… Музыкантша, а!
Дальше послышался немного истерический смех, со всхлипываниями и уже неразборчивыми восклицаниями, среди которых отчётливо мелькали только «холодильник», «идиотка» и почему-то «Полосочка! Зелёная полосочка!»
Полосочка, очевидно, была самым значимым из занимавших неизвестную девушку мыслей.
Орихиме решила, что надо бы внести ясность.
- Розово-зелёная. Она была розово-зелёной. – Это она произнесла, всё ещё не открывая глаз. Ощущения подсказывали, что к ресницам кто-то привязал много-много тоненьких верёвочек. Из-за этого они казались очень тяжёлыми.
Смех затих.
Послышались приближающиеся шаги, внезапно громко отдающиеся в тишине.
Сначала у Орихиме ёкнуло сердце, потом – что-то в голове. От последнего срочно захотелось застонать и какую-нибудь таблеточку. От головы.
- Топор?.. – ехидно-разозлённое шипение послышалось совсем близко, сотней остреньких молоточков ударяя по ушам.
Орихиме тихонечко и жалобно застонала, пытаясь намекнуть, что можно бы вести себя и потише.
Та, другая не впечатлилась.
- И не думай… - Чьи-то пальцы цепко ухватили за подбородок. – Заслужила! – это уже совсем не по-девичьи рявкнули прямо в лицо, заставив подскочить и всё-таки порвать те странные ниточки – глаза распахнулись…
Визжала Орихиме громко и вдохновенно.

- Девушка, девушка! С вами всё в порядке?! – перед глазами плыло.
Весь мир и тень, которая склонилась над ней, радостно и беззаботно покачивались из стороны в сторону. Машинально Орихиме поискала в их движениях элементы какого-нибудь известного ей танца – но не нашла.
Это расстраивало.
И голова боле-ела…
Ой. Там же были… Глаза! Большущие, страшные, оранжево-чёрные глаза! Ужас-то какой…
Послышался уже почти усталый вздох, достойный всепрощающего Ками.
«Глаза!» - с ужасом подумала Орихиме.
«Дура» - задолбано припечатали глаза.
Орихиме немного обиделась, но ужас прошёл.
Тем временем тень сама по себе превратилась в явно обеспокоенного молодого мужчину. Тот, заметив, что она очнулась, подхватил её на руки и куда-то понёс, находу что-то говоря про больницу, машину, осторожность и пытаясь ещё при этом извиняться.
Глаза как-то истерично хихикнули.
«А вот и маньяк на нашу голову… Жизнь прекрасна!» - кажется, с обозлённого их настрой сменился на философский.
Орихиме, конечно, понимала, что маньяк – это не очень-то хорошо. Но причин подозревать в подобном этого мужчину у неё не было, хотя он, как Орихиме догадалась, её сбил. Это было печально, ей ведь так хотелось поскорее найти тот клей.… А теперь это важное дело придётся отложить.
«Ками… тебя машина сбила, а ты думаешь про КЛЕЙ…»
Какой же из неё Ками? Она просто Орихиме, Иноуэ Орихиме…
«Так, всё. Отключайся, если тебя сейчас изнасилуют и убьют, я не хочу это видеть»
Дальше Орихиме не успела ничего подумать, хотя парочка слегка пошатывающихся мыслей и попыталась постучаться к ней в голову.
Бедолаги. Они-то не знали, какое это гиблое дело…

…Медсестра была странная. Вместо халата на ней было смутно знакомое длинное белое платье, волосы тоже были белыми. Ногти на вцепившихся в ткань платья пальцах красовались аккуратным чёрным маникюром.
Всё в ней Орихиме что-то напоминало. И чем выше она поднимала взгляд, тем ближе становилась разгадка…
«Глаза!» - хотела было вскрикнуть Орихиме, но девушка скорчила такую рожу, что слова буквально зацепились руками и ногами за что-то в горле, наотрез отказываясь вылезать.
Потом пришло ещё одно…
«Какая… Белая я…»
Белая – это было лучшее определение для особы, сверлящей её сейчас внимательным (Препарирующим!) взглядом.
Потом она заговорила, и Орихиме тут же немного расслабилась. Это был голос, тот самый, так доблестно поддержавший её в трудный час утраты любимой ложки. У ложки был длинный черенок, точно.
- Очнулась… - она произнесла это медленно, тяня гласные – будто прикидывая, кажется ей или нет. – Поздравляю, тот придурок оказался очень совестливым маньяком – даже до больницы твою тушку довёз. Хотя я бы тебя точно изнасиловала. В назидание.
Орихиме почему-то из всего сказанного извлекла только последнюю фразу.
- Не надо меня насиловать. – Она немного напряглась, сделав попытку отползти назад.
«Медсестра» закатила глаза, явно борясь с желанием патетично возвести руки к небу.
- Очень ты мне нужна… - пробурчала та, и качнула головой.
Тем временем Орихиме уже оглядывалась – вокруг был… сад? А как же больница?
Она решительно ничего не понимала, но сад ей определённо нравился. А вот она говорила, говорила, что есть булочки, растущие на деревьях!
- Нужна, да?.. – рассеянно спросила она, уже не вполне осознавая, к кому обращается.
Хихикающие глазастые розы были интереснее. Они лукаво переглядывались и шептались – Орихиме вдруг очень захотелось присоединиться к беседе…
- Ай! – довольно-таки болезненный подзатыльник явился полной неожиданностью.
- О чём ты только думаешь! – белая близняшка нависла над Орихиме недописанным докладом по биологии. Даже хуже.
- За что?! – справедливо возмутилась Орихиме. Она была точно уверенна, что справедливо.
На пару мгновений Орихиме почувствовала себя рыцарем. Или всё-таки космонавтом?..
Та, другая, белая Орихиме вздохнула, пошевелила губами. Она считала до десяти. Потом ещё раз. И ещё.
Губы у неё были синими. Бедная, подумала Орихиме. Замёрзла, наверное. Захотелось обнять её, пригреть, сказать что-нибудь утешающее, ласковое. Орихиме вообще была доброй, очень доброй.
А та подняла какой-то уж совсем непроницаемый взгляд, поднялась на ноги. Повернулась спиной, направившись куда-то вглубь дубовой рощи, звенящей серебристыми колокольчиками. Бордовая крапива пыталась уцепиться за подол её платья маленькими колючими ладошками – но под вскользь кинутым холодным взглядом как-то вся тут же сдулась и присмирела.
И тут Орихиме внезапно пришла в голову Мысль. Нет, даже две Мысли.
Первая была – «Где это я и кто это ты?» Вторая была слегка неразборчивой из-за мелькающей биологии и полосатых космонавтов, танцующих румбу.
Белая Орихиме, кажется, могла читать её мысли.
- Я Пустая. – Орихиме вздрогнула, чисто инстинктивно. – Ты в своём внутреннем мире. Нет, есть я тебя не собираюсь, и тело захватывать тоже. Мне дорог мой мозг, я не выдержу зрелища себя в том мерзком халате…
Орихиме очень чётко представила себе злорадно хихикающую Пустую, заносящую над ней, Орихиме, вилку и ножик. Нет. Чайную ложку с длинным черенком. Ещё на ней был халат в розово-зелёную полоску, а мозг её уходил на закат, придав извилинам скорбное выражение и махая костлявой ручкой.
Пустая вздрогнула.
Орихиме её порой и правда пугала. Сильно.
Та виновато улыбнулась. Пустую слегка перекосило.
- Бывай, вообщем. – она замолчала на пару секунд. – И не попадай больше под машины, ясно? Даже твоё катастрофическое везение может тебе вдруг изменить.
- С кем? – По инерции спросила Орихиме.
Но ей уже никто не ответил – Пустая уходила, а уютный разноцветный садик постепенно заволакивала белая пелена…

С того случая прошло пару месяцев. Авария сказалась исключительно ушибами и синяками – ну, и небольшим сотрясением мозга. Пустая ехидно отметила удивительность его наличия.
Орихиме на неё не обижалась – она решила, что некоторая грубость и раздражительность данной представительницы фауны (флоры?) её внутреннего мира объясняется исключительно тяжёлым детством и деревянными игрушками. Та на это почему-то начала обзываться – но тут же замолчала. Орихиме взбрело в голову её… погладить. По головке.
А что такого?..
«Что такого» Пустая не объяснила, даже когда больно перехватила ладонь, чуть не сломав все косточки. Только диковато покосилась, выдохнула. Вняла, наконец, возмущённо-перепуганным увещеваниям, и железная хватка перестала быть опасной.
Но её руку Пустая тогда почему-то отпускать не спешила.

…А вообще, жизнь шла своим чередом.
- Только не говори мне, что ты собираешься ЭТО купить… - голос у Пустой слегка осип от ужаса.
А голубое платье в оборочку с зелёным Микки Маусом на животе призывно шевелило с витрины ядовито-розовыми ленточками…

Мне понравилось, хотя я и не сторонница яоя... Не знаю, но понравилось=)

Micksi КОгда нравится даже не стороннику жанра - это прекрасный комплимент. Спасибо Вам)

действительно сюр)) но мне очень понравилось)) классно написано))

жа-а-алко((((((((((((((((((((





Пустую жалко, понятно))

Фик классный, читала - последние абзацы плохо видно из-полд стола)) я в восторге))
Иноуэ реальна до мелочей, фик отличный)) 5 с плюсом и хи-хи в подарок))

HACTA Спасибо за лестный отзыв) А Орихиме - любимый персонаж, так что писала со всей душой)

HACTA Благодарю)

класный фанф, побольше б таких)))) :+4: