Айзен приблизился к краю и начал медленно спускаться вниз. Каждый его шаг отдавался в голове Улькиорры новой волной резкой, простреливающей боли; кровь гулко стучала в висках, пульсацией отдавая во всем теле, а ожог на груди просто горел. Расширившиеся зрачки заполонили радужку, узкой зелёной каймой оттеняющую пьяную черноту расфокусированного взгляда, тело била мелкая дрожь – разум отказывался верить в происходящее. Он уже почти ничего не видел, когда сильные пальцы цепко схватили за подбородок, вынуждая вздёрнуть голову и посмотреть в глаза Владыке.
- Прости, Улькиорра, но таким ты мне больше не нужен, — почти ласково проговорил Соуске, наблюдая, как на самом дне некогда зелёных глаз плещется болезненная муть. Тонкие серые губы дрогнули, но с них не слетело ни звука. Бесполезен. Всё, к чему он стремился и шёл, ради чего жил, рухнуло в один момент, стоило ему всего раз уступить зову сердца, а не рассудка. Рухнуло с парой оброненных слов, и погребая под собой осколки падшей души. Не нужен. Теперь он – не нужен. Мусор, валяющийся под ногами, как те людишки, коих он считал не достойным внимания отребьем. А теперь сам опустился на самое дно. Айзен наклонился, пристально рассматривая едва стоящего на ногах арранкара, в обычно бесстрастных глазах которого сейчас отчетливо виднелась не сдерживаемая горечь от собственного, вдруг ставшего бесполезным существования. Продолжая удерживать Кватру одной рукой, второй он дотронулся до полоски на щеке, провёл по ней большим пальцем, едва задев сухие губы.
- Айзен-сама… — шёпот, больше похожий на хрип, словно дёрнул током, электрическим разрядом пройдясь от рук Владыки вслед по ослабленному шоком тонкому телу. Айзен резко отдёрнул руку, ноги арранкара подкосились, и он рухнул на колени, припечатываемый к полу обрушившимся сверху напряжением. Сильнейшая, давящая сила прижала к полу, разом выбив воздух из лёгких, вывернула судорогой суставы – Улькиорра лежал плашмя, дёргаясь под густой, захлёстывающей волной реяцу, и оставляя на каменных плитах тёмные, размазанные сгустки крови. «Это конец…» - мелькнуло в его гаснущем сознании, но пытка прекратилась так же внезапно, как и началась. С трудом поднял голову – перед взором всё плыло и покачивалось, гул в ушах заглушал все остальные ощущения. Несколько минут он лежал, пытаясь отдышаться. Отвергнут. Растоптан. Почему он ещё жив?
- Улькиорра, — обманчиво заботливый голос без труда проник в мозг, выворачивая наружу самые потаённые уголки души – там, где ещё теплились чувства. – Ты осознал свои ошибки?
- Да, Айзен-сама, — каждое слово драло изнутри похлеще крошева самого острого стекла.
Айзен улыбнулся:
- Превосходно. Отныне ты… свободен.
Улькиорра дёрнулся, словно от удара, шокированный словами Владыки. Моргнул, переспросив:
- Ч-что?
- Ты не ослышался. Я освобождаю тебя от твоего долга. Ты можешь идти, куда захочешь.
Одна, две, три, четыре, шесть секунд, минута, две минуты…. Он не знал, сколько прошло времени, что потребовалось ему для осознания приказа, и за которое Соуске с лёгкой усмешкой наблюдал, как меняются испытываемые им чувства – сейчас Шиффер походил на раскрытую книгу – настолько отчётливо можно было прочесть отражающиеся на его лице эмоции. Полная, оглушающая тишина, полумрак зала и неяркий, мягкий свет окутывал стоящих вокруг арранкаров, делая их похожими на слабо фосфорицирующие, необычные скульптуры, театрально застывшие на извечной сцене жизни и смерти. «Естественный отбор», - как сказал бы Грантц. Или: «Выживает сильнейший» - как Джируга. Кстати, последний, вероятно обрадуется такой возможности – ступить на одну ступень выше, поменять цифру номера. Хотя… кто знает? Он уж точно не увидит этого – проигравшие не остаются на вершине, а опускаются вниз. Неизвестно, сколько длилось молчание, прежде чем негромкий голос наконец нарушил погрузившийся в безмолвие зал.
- Как пожелаете, Айзен-сама.
Соуске удовлетворённо кивнул и, развернувшись, стал подниматься обратно, остановившись на полпути и бросив через плечо:
- Иди, Улькиорра. — Поднявшись наверх, Айзен обвёл взглядом свою Эспаду. – Спасибо, что пришли. Собрание окончено.
Ни слова не говоря, все один за другим покинули зал, и лишь Шиффер всё ещё стоял у подножия лестницы.
Унижен. Обесчещен.
- Улькиорра-куун… — бесшумно подошедший сзади Ичимару заставил бывшего Кватру непроизвольно вздрогнуть. – Не стой здесь, пойдём со мной, - шинигами легонько потянул за рукав, и арранкар послушно последовал за блондином, увлекаемый в один из боковых коридоров. Вскоре, после недолгих плутаний по извилистым переходам, больше похожим на лабиринт, они вышли на ту самую террасу, где когда-то давно, после её первой «прогулки» с Гриммджоу он наткнулся на Сексту. И разум сразу же захлестнули горькие воспоминания – всё, что между ними произошло, промелькнуло перед глазами длинной вереницей близких, ставших уже почти родными, образов. Гин развернулся лицом к Шифферу и, не переставая улыбаться, произнёс:
- Вот и всё, Улькиорра-кун, теперь всё… в твоих руках. Правда, если ты вдруг захочешь вернуться к нам… — при этих словах Улькиорра вздрогнул, но Ичимару сделал вид, что не заметил этого, — то сначала найди Гриммджоу-куна, а то что-то он совсем загулял. Ну, а если нет, — он развёл руками, — так нет. Ну и, бай-бай. – Блондин развернулся и, помахав на прощанье рукой, скрылся в дверном проёме, оставляя изгнанника одного.

Он снова был наверху, и ветер вновь танцевал вокруг, но теперь песчаная буря утихла, и движения воздуха были плавными, успокаивающими, словно бы стихия заглаживала своё недавнее буйство. И ветер мягкими, почти нежными прикосновениями овевал всё ещё горящее тело, приятно холодил кожу. Улькиорра протянул руку, дотрагиваясь до груди там, где ещё сегодня был его номер, а сейчас остался лишь грязно-розовый след ожога – благодаря регенерации рана уже почти затянулась. Задумчиво провёл кончиками пальцев по тёмному пятну выжженной татуировки, чуть надавил, царапнув ногтями – и на новом слое кожи тут же выступили тёмно-красные бусины. Подождал, пока несколько капель сольются в одну, покатившуюся вниз, оставляя после себя багряный след, прежде чем одним движением ладони смазать кровь. Поднял руку к лицу, долго разглядывая отпечатавшийся на подушечках пальцев сложный узор, затем наклонил голову и слизнул с кожи красную влагу. Задержал на языке – кровь была солоноватой, с едва уловимым металлическим привкусом… Он ещё долго стоял на вершине колонны, задумчиво облизывая пальцы, хотя ранка уже затянулась, на самом верху, под самым куполом Лас Ночес, прямо под фальшиво-голубым небом. И солнцем. Ложным солнцем – пусть оно и светило, как настоящее, но пустым, мёртвым светом и не дарило тепло, зато оно предавало, это солнце, и в пределах Дворца его свет настигал всюду, и всё, чего достигали его лучи, сразу становилось известно Владыке. И тогда, когда они стояли на балконе, он тоже видел их. Видел и знал всё. При одной мысли об этом арранкара передёрнуло. Орихиме… Она излучала свой собственный, невидимый свет. Он согревал его душу, дарил своё тепло, придавал уверенности. И она отдавала ему его без остатка. Всё. Хватит. Он больше не намерен делиться им ни с кем. Он теперь свободен, и уйдёт отсюда, сохранив только для себя это тепло, хоть крупицу чудесного, заветного чувства. Чувства, что открыла ему она.

"Притяжение" Глава 10.


Лежать было на редкость уютно – настолько, что арранкар даже предположил, что мёртв – ну не мог же песок и в самом деле быть настолько мягким? Он словно парил в укутавшей его безмятежной невесомости, не чувствуя ничего – и тела в том числе, как если бы его сознание и разум больше не были заключены в тесную физическую оболочку, получив долгожданную свободу. Неужели… это действительно конец? Даже не верится. Вся его жизнь, вечная борьба, стремления... Всё ушло в небытие, оставив его покачиваться где-то в обволакивающих душу волнах долгожданного тепла, и Гриммджоу закрыл глаза, позволяя течению подхватить себя, унося далеко за пределы сознания.
Следующее пробуждение оказалось не столь приятным. Перед глазами то и дело вспыхивали жёлто-алые пятна и блики, и арранкар попытался открыть их – естественная реакция на внешний раздражитель, но радужку словно ожгло огнём – настолько нестерпимой была резь. Когда он, в попытке сдержать непрошенный стон, с силой выдохнул сквозь зубы, то понял, что дышит, а значит, не мёртв. И плевать, что каждый вдох отзывался слева в груди, под рёбрами колющими вспышками боли – он дышал, а значит, был жив. Так, лёжа и прислушиваясь к своим ощущениям, он заметил, что мрак, до этого окутывавший его своим вязким покрывалом, начал потихоньку рассеиваться. И первым лучом, ворвавшимся в его внутренний мир, был голос. Однажды, когда он так же лежал, стараясь пошевелить пальцами рук, где-то недалеко раздались голоса. Слов было не разобрать, но тембр одного голоса он узнал сразу. Узнал и ощерился – на большее ослабленный ранами организм был пока неспособен. Это бесило, дико – ему, Сексте Эспада, приходилось чувствовать себя немощным! Затем к шуму прибавился приближающийся топот ног, и скрип отъехавшей створки сёдзе. И к тому времени, когда Джаггерджек осознал, что жив, так и, более того, находится где-то недалеко от Ичиго, и что вряд ли это Хуэко Мундо, шаги, наконец, достигли назначения, и их обладатель появился на пороге. Первое, что Гриммджоу почувствовал, стоило Куросаки ворваться в комнату, была обида и какая-то отчаянная радость. И лишь потом к ним примешалась дикая, неконтролируемая ярость и гнев. Но это было потом, а сейчас… ему хотелось пить ту силу, которая плескалась рядом, так заманчиво притягивая своей густотой и живым теплом, что он едва сдерживался, чтобы не наброситься на шинигами и не впиться клыками в податливую плоть, разрывая мышцы и связки, и насыщаясь дарующей жизнь чужой реяцу. Той самой, давно желанной и недоступной реяцу, которая одна могла утолить его вечный голод – голод ненасытного, дикого зверя – Куросаки никогда не умел скрывать свою реяцу. Вот и сейчас она буквально лилась через край, сводя с ума и без того несдержанного арранкара своей близостью и доступностью. Но дотянуться, испить, хоть глоток, не получалось, и это раздражало. Не отомстить, нет – ещё рано – раз уж Куросаки приволок его в свой мир, убить он его ещё успеет, но отхватить частичку чужой силы… Гриммджоу зарычал, в бессильной злобе кусая губу, до крови, до солоновато-сладкого привкуса во рту. Как же он жалел, что не может увидеть своего врага! Чувствовать себя беспомощным котёнком, когда не можешь даже пошевелиться, и когда вот он – стоит рядом, такой весь из себя гордый, прямо-таки переполненный силой, а ты сам не в состоянии даже урвать себе крупицу. Отвратительно! Поражение – казалось, что может быть хуже? Только то, что тебя вырывают из лап смерти, причём не кто-нибудь, а твой же противник, и – абсурдно – пытается вылечить раны! Возвращают из вечного забвения, и ради чего? Чтобы притащить в свой мир, где ты чужак всем, и в первую очередь – самому себе. Арранкар скрипнул зубами – чёртов ублюдок, слабак – раз не смог добить, бросить там, на песке – умирать, но свободным! А теперь он ему ещё и должен, тьфу!
- Куросаки, — хрипло выдохнул Джаггерджек, игнорируя боль под сломанными рёбрами, — какого хрена? – И подавился воздухом, когда тёплые, чуть шершавые руки осторожно приподняли его голову, когда шинигами поднёс к его губам чашку, от которой исходил ароматный пар.
- Я рад, что ты очнулся, Гриммджоу, — негромко ответил Ичиго, — а теперь пей.
- Я сам, — отмахнулся арранкар, тут же скривившись от боли, но всё-таки взял чашку.
То ли запах сделал своё дело, то ли сказано это было как-то иначе, но Гриммджоу, удивляясь самому себе, пригубил напиток. Жидкость оказалась тянуще-терпкой, но оставляющей на языке едва ощутимую горечь. Уже допивая, он почувствовал, как тяжелеет голова и смыкаются веки, а по телу разливается приятная лёгкость – в отвар было явно что-то подмешено, и не только снотворное. Чашка выскользнула из ослабевших пальцев, и Гриммджоу погрузился в глубокий, восстанавливающий сон.
Прошло ещё некоторое время – он затруднялся определить, сколько именно дней он так пролежал – без сознания и почти не двигаясь, но, когда бы он не открывал глаза, рядом всегда кто-нибудь был – или Ичиго, или Орихиме. Он научился узнавать их даже не по запаху, хотя без труда мог учуять чьё-либо присутствие в комнате, и даже не по реяцу. Это было что-то… другое. Незнакомое, но волнующее – он словно видел исходящий от них свет – свет их силы, чувств… или души? Он не знал ответа. Ичиго, чья сила буквально лилась через край, подобно лаве – такая же обжигающая и густая, отчего казалось, что ещё немного – и она захлестнёт всё вокруг, утягивая его на самое дно пьянящего водоворота, в который так хотелось нырнуть, каждой клеточкой своего тела поглощая драгоценный огонь. И робкий, светящийся заботой лучик Иноэ арранкар узнавал мгновенно – по обволакивающему его золотистому теплу, когда она ставила над ним щит. И пока он лежал под куполом, чувствуя приятное покалывание восстанавливающегося организма, девушка сидела рядом, осторожно обтирая его лоб влажным полотенцем, и он всем своим существом чувствовал всё, что происходило в её душе – все сомнения, невысказанные слова, пережитые эмоции. Свет девушки был чистым и свежим, с горьковатым оттенком отчаяния и боли. Наверное, он лучше всех знал, что она чувствует, буквально выдернутая из Лас Ночес. Такого и врагу не пожелаешь.

Был ещё один человек, чьё присутствие вызывало у Сексты явную неприязнь. Он глушил свою реяцу так, что от неё оставалось только слабое, непостоянное «мерцание», каким оно представлялось в подсознании арранкара. Очевидно, что незнакомец намного более силён, чем старался показаться. Он поддерживал дистанцию, в то же время давая понять, что достаточно опасен, но скрывая свои намерения за весёлостью и добродушием. Но звериное чутьё не обманешь, и Гриммджоу чувствовал, что тот прячет за напускной весёлостью и радушием угрозу – хоть и не прямую, но предупреждающую. Но хуже всего был именно Куросаки – стоило ему приблизиться, как зверь чувствовал, что начинает задыхаться от исходящего от парня сочувствия и невыносимой, невозможной… нежности? Не жалости, нет – этого он бы никогда не позволил, но… нежности? Невероятно. Это ещё больнее – знать, что за тебя беспокоятся, и не кто-то там, а твой недавний враг. И если девушку он мог понять – в конце концов, они успели сдружиться ещё во время её заточения, то Ичиго был готов убить. Так хотелось ударить как можно сильнее, разбивая костяшки пальцев в кровь, и своих, и чужих, чтобы выбить из головы шинигами всю эту сентиментальную дурь! Всё, что угодно – лишь бы не чувствовать на себе постоянный, полный немого укора взгляд карих глаз.

* * *
Гриммджоу проснулся оттого, что кто-то гладил его по волосам. Прикосновения были мягкими и лёгкими, и, потянувшись, он приоткрыл глаза, ожидая увидеть тёмную пустоту… но вместо этого прямо перед ним вспыхнули медью ярко-рыжие волосы. Неужели он, наконец, выздоровел?! И ладно, что всё, что дальше, похоже на одно неясное, расплывчатое пятно, главное, что к нему вернулось зрение! Рассеянно поглаживающая арранкара девушка вздрогнула, очнувшись от своих мыслей. Увидев, что он проснулся и, щурясь, смотрит на неё – яркий солнечный свет бил через окно прямо в лицо Шестому, Орихиме радостно улыбнулась, и тут, не думая, что делает, поцеловала Гриммджоу в веки. Затем вспыхнула от смущения и, вскочив на ноги, выбежала из комнаты. Откуда-то из коридора донёсся её звонкий голос: «Гриммджоу-кун может видеть!» Спустя пару минут к Гриммджоу ворвался радостный и глупо улыбающийся Ичиго, а за ним, прикрывая лицо веером, человек в зелёном кимоно и полосатой шляпе. Впрочем, улыбка быстро сползла с лица шинигами, стоило ему увидеть хмурый, не предвещавший ничего хорошего взгляд пронзительно-синих глаз. Вошедший в комнату следом за рыжим Урахара наткнулся на великолепную картину: их недавний «больной» держал на вытянутой руке прижатого к стене парня, который, в свою очередь, не переставая ругался сквозь зубы, силясь вырваться из захвата, но безуспешно.
- Яре-яре, арранкар-сан, не стоит так увлекаться, а то вдруг ещё сломаете нашему временно исполняющему обязанности шинигами шею. А он нам ещё нужен, причём желательно живым.
Побагровевший от напряжения Ичиго обиженно покосился на торговца.
- Ну спасибо, Урахара-сан, утешили, — просипел он.
- Оуу, всегда пожалуйста, Куросаки-кун.
- А ты вообще, кто такой? – Прорычал Джаггерджек, поворачиваясь к шляпнику, но Куросаки всё же отпустил.
- Ой, да у Вас никаких манер… Урахара Киске, скромный хозяин этого магазина, к Вашим услугам. – Говоря так, блондин слегка поклонился, правда, не спуская с «гостя» внимательных глаз. – А… Вы?
- Гриммджоу Джаггерджек, Секста Эспада, — последовал неохотный ответ.
- Рад знакомству, Гриммджоу-сан.
На этом арранкар посчитал разговор с шляпником оконченным, и, смерив Урахару ещё одним подозрительным взглядом, вновь повернулся к уже отдышавшемуся Ичиго, прошипев, но так, что это услышали все:
- Куросаки. Я. Тебя. Убью.
- Ага, — неожиданно легко согласился рыжий.
- Хочешь проверить? – Недобро ухмыляясь, спросил Джаггерджек, придвигаясь ещё ближе.
- И всё-таки, Гриммджоу-сан, я бы на Вашем месте повременил чуток, — встрял Киске.
- Это ещё почему? – И, предупреждая возможное возражение, добавил, — я прекрасно себя чувствую. – Сказав это, он расправил плечи, продемонстрировав торговцу упруго перекатившиеся под кожей волны мышц.
- О, я вижу. Ну что ж, раз Вам так не терпится размяться, то я вынужден согласиться. Однако, — заметил он, немного повышая голос, чтобы перекрыть заклокотавшее в груди Сексты рычание, — хочу добавить, что «разминаться» Вы будете не здесь… Если, конечно, не хотите потом ходить сюда на общественно-полезные работы по восстановлению магазина из руин.
- А где? – Не обращая внимания на понурившегося Куросаки, нетерпеливо перебил арранкар.
Урахара заговорчески улыбнулся, ткнув Ичиго тростью:
- Я думаю, Куросаки-кун с готовностью Вам всё покажет, не так ли?
Тот только вздохнул – со всех сторон обложили, никуда от них не деться!
- Превосходно, — буквально пропел Киске, открывая сёдзе и пропуская обоих «недругов» вперёд.
Уже будучи в коридоре, Гриммджоу положил руку на плечо шинигами, зашептав тому в ухо:
- Пошли, Куросаки. Показывай дорогу, а то у меня уже руки чешутся надрать тебе задницу.
- За что? – Негодующе возмутился парень, чувствуя, как горячая, чуть шершавая ладонь арранкара соскользнула с плеча, хотя и знал ответ.
Гриммджоу промолчал, подождав, пока они спустятся в пещеру, и лишь потом, ступив наконец на твёрдую почву тренировочной площадки, отрывисто бросил:
- За то, чтобы больше никогда не смел ничего решать за других. Начали!
- П-подожди, Гриммджоу, я ещё не… Ох, чёрт… Бан-кай!..

- Не хотите ли ещё чаю, Иноэ-сан? – Учтиво осведомился торговец, краем уха прислушиваясь к доносящемуся из-под земли грохоту.
Девушка подняла на него пустой, ничего не выражающий взгляд. Нет, конечно, она была рада выздоровлению арранкара, но сейчас эта радость куда-то делась, вытесненная новым приступом смертельной тоски. Ведь Гриммджоу был живым свидетелем её заточения в Лас Ночес, и он одним своим присутствием напоминал ей о том, кто остался далеко позади, по ту сторону вечности.
Слишком ярки воспоминания, слишком мало прошло времени, слишком больно было видеть перед собой любимое лицо. Дурочка, на что же она надеялась, полюбив его? Знала же, что у них нет будущего, и всё равно… Иноэ всхлипнула, чувствуя, как встаёт в горле ком.
- Н-нет, спасибо, Урахара-сан, — едва сдерживая подступающие к глазам слёзы, тихо ответила девушка, не замечая, как побелели сжавшиеся вокруг ребристой поверхности чашки костяшки пальцев, – я, пожалуй, пойду…
- Понимаю, Иноэ-сан. Тогда, до встречи?
- Спасибо… за чай, — поднявшись, сказала Орихиме, направляясь к двери. Уже у самого выхода, когда после особо сильной встряски в доме задребезжали стёкла, она остановилась. – А как же?..
- Не волнуйтесь, Иноэ-сан, — промурлыкал в веер блондин, — я позабочусь о том, чтобы наши друзья не разорвали друг друга на множество своих копий.
Иноэ неуверенно улыбнулась на шутку попытавшегося её подбодрить блондина – сейчас она не могла точно сказать, за кого волновалась больше – за Гриммджоу или за Ичиго. Наверное, за обоих. И, поблагодарив его ещё раз, тихонько выскользнула за дверь. Проводив взглядом удаляющуюся девушку, Урахара вернулся обратно и, пройдя вглубь дома, начал спускаться в пещеру – разнимать зарвавшихся драчунов.

Конечно же, одного раза им было мало, и на следующий день всё повторилось снова. Как и на второй, третий… Пока не вошло в привычку, традицию, так сказать. Ярость давно утихла, оставляя после себя простую необходимость к разрядке, к выплёскиванию накопившихся чувств и эмоций. Как тренировочные бои, где главное – не победа или поражение, а поддержание формы. И азарт, адреналин – когда с царапающим слух лязгом скрещиваются клинки, и расцветает искрами противостояния сталь. Способ доказать всем, и в первую очередь самому себе, что ты жив, и не собираешься сдаваться. То раннее желание убить исчезло под натиском соперничества, да и к тому же, сделай арранкар что-то с Ичиго, то больше всего пострадала бы Орихиме, а он не хотел причинять ей боль. Хватало и того, что она и так почти каждый вечер залечивала последствия этих тренировок. Он слишком долго добивался её доверия, чтобы всё потерять.

* * *
Прошло несколько недель после их возвращения из Хуэко Мундо. Первое время, пока Гриммджоу был без сознания, Орихиме ещё как-то держалась, но после того, как он полностью выздоровел, переключив всё своё внимание на Ичиго, сильно сдала. В ней словно сломался тот невидимый стержень, что заставлял её притворяться перед друзьями. Как если бы ничего не случилось – нет, конечно же, она никуда не пропадала, просто уехала на время из Каракуры. Сгибаясь под тяжестью лжи, которой она опутала себя из-за своего пленения и всего, что было связано с похищением, он наконец не выдержал и с треском лопнул, разлетевшись на острые осколки глубоко вонзившихся в сердце воспоминаний. Она стала сама не своя – всё валилось из рук, не хотелось ничего делать, никого видеть. Даже с Тацки она не могла быть откровенной, и та немного обижалась на это. Ичиго же, не особо вникая в подробности, с лёгкой руки списал её состояние на пережитый шок. Девушка вяло бродила по дому, задевая углы и роняя предметы, спотыкалась о них и падала, словно незрячая. На нежной коже один за другим вспыхивали синяки и ссадины, но она не замечала боли, кроме той, что терзала её изнутри. Приходила в школу с забинтованными руками, на все вопросы отвечая одинаково – оступилась, запнулась, наткнулась на острый угол и т.п. Что, в общем-то, так и было. Первой не на шутку забеспокоилась Тацки – она никогда не видела подругу в таком состоянии. Чтобы Орихиме, всегда такая жизнерадостная, беззаботно щебечущая о чём-то, ходила, замкнувшись в себе и была тише воды, ниже травы? И эти синяки – казалось, она даже не обращала на них внимания. Девушка пыталась узнать причину такого поведения, но Иноэ отмалчивалась или переводила разговор на другую тему, а иногда, после особо настойчивых вопросов, когда из её глаз начинали градом катиться слёзы – хватала сумку и, не попрощавшись, убегала, оставляя подругу в полном недоумении. Да, она по-прежнему встречалась с Ичиго, Чадом, Исидой и, изредка, Рукией, бывала в магазинчике Урахары – зачастую для того, чтобы подлечить излишне увлёкшихся друг дружкой шинигами и арранкара. Но что-то изменилось, и она начала отдаляться от них. Ходила в школу, пытаясь сделать вид, что ничего не произошло, и она всё та же Иноэ Орихиме, какой была раньше, но обмануть окружающих оказалось не так-то просто – они видели, что с ней что-то не так, но не могли найти этому объяснение. И никто, кроме Джаггерджека, не знал, почему она стала другой – такой, словно из неё вытащили душу, а вместе с ней – и волю к жизни, но Орихиме избегала встреч с арранкаром. Может быть, потому, что он нашёл с Ичиго общий язык, а про неё, как ей почему-то хотелось в последнее время думать, забыл? Девушка могла часами бродить по городу или гулять в парке, выбирая при этом самые глухие места. Она перестала видеть сны – просто проваливалась по ночам в чёрную пустоту, в оглушающе-бездонную пропасть одиночества. И часто по вечерам, вместо того, чтобы ложиться спать, подолгу сидела у раскрытого окна или же поднималась на крышу, без устали вглядываясь в окутавшую город бархатно-синюю ночь с искорками звёзд.
Пока однажды, в одну из таких бессонных ночей, за её спиной не раздался знакомый голос:
- Йо.
Иноэ вздрогнула и оглянулась – на коньке крыши на корточках сидел Гриммджоу. Теперь, в гигае, он был больше похож на человека – исчезли маска и дыра в животе, и о его прошлом напоминала лишь цифра «6», которую арранкар оставил. Синие волосы, наглая ухмылка и грубость остались прежними. Как и его сущность – сущность дикого зверя, волею случая заключённая в оболочку человеческого тела.
- Гриммджоу-кун? Что ты здесь делаешь?
- А что, не видно? Гуляю, — Джаггерджек небрежно развалился на скате, подперев рукой голову. – А ты?
- Не могу заснуть… — тихо ответила девушка.
- А ты пробовала?
- Что?
- Пробовала уснуть?
- ….
- Прежде чем говорить, что не можешь что-то сделать, сначала попытайся сделать это, — глубокомысленно изрёк зверь. Иноэ едва сдержалась, чтобы не прыснуть в кулачок.
- А может… я и не хочу спать. Мне и здесь… хорошо… – И, не успела она оглянуться, как Гриммджоу уже оказался рядом и положил голову ей на колени.
- Ну?
Орихиме смутилась – она уже и забыла, как они проводили вместе время в Лас Ночес. Джаггерджек довольно заурчал, прикрыв глаза, когда почувствовал зарывшиеся в волосы тонкие пальчики – ни дать, ни взять кот, пригревшийся на коленях. Точно – большой кот. Девушка улыбнулась – хоть что-то между ними осталось прежним, и она была рада этому.
- Мне тоже… хорошо… — добавил он спустя несколько минут, подставляя шею под ласкающие прикосновения.
И тогда она, наконец, не выдержала. Давясь рыданиями и глотая слёзы, Орихиме поведала ему всё – о своих чувствах, сомнениях, переживаниях. Тёплые капли падали на загорелую кожу арранкара, оставляя на ней солёные полоски, пока он, слегка растерявшись, слушал плачущую девушку. Спустя несколько минут, когда всхлипы стали звучать реже, он приподнялся и посадил её к себе на колени, пока она плакала, спрятав лицо у него на груди. И тогда он впервые понял, что её доверие к нему – бесценно, раз она рассказала об этом только ему и никому больше. Сильные руки обняли за талию, прижимая хрупкое тело к себе, пока он гладил её по голове, успокаивая и делясь тем, что однажды подарила ему она – теплом человеческих чувств.

gaarik - Я в восторге! Просто нет слов! Я когда читала, у меня все внутри просто сжималось от чувств! Это бесподобно! Снимаю шляпу!
Про вдохновение... я тебя понимаю, оно такая вещь, приходит иногда не вовремя, когда под рукой ничего нет... а стихи у тебя просто бесподобны!

"Притяжение", глава 11.

Месяц висел высоко над головой, вонзаясь во тьму неба остриями серпа. Его слабый, мёртвый отсвет играл на пористой поверхности камня, из-за чего казалось, что строение само фосфорицирует. И ни звука, ни ветерка, только луна и ночь, неизменные спутники этого мира. Здесь даже время текло иначе, по крупинкам засыпая окружающие «норы», и оставляя там, где когда-то были «дома», лишь похожие на скелеты остовы. Где почти ничего не осталось, а тускло-серый губчатый камень со временем почти полностью обесцветился, выжженный вечностью до сияющей белизны. И тем неприятнее выделялись на его фоне чёрные провалы входов и выходов древнего лабиринта – города Пустых. Кое-где стены ссохлись и обрушились, открывая вид на хаотичные развалины, постепенно уступающие натиску пустыни. Огромные плиты покрывались сетью трещин и ссыпались, превращаясь в песок – как и миллионы Пустых, живших задолго до того, как в Хуэко Мундо появились арранкары. Пустыня жила своей жизнью, не останавливаясь, ни на секунду не прекращая вечный танец песчинок.
Улькиорра сидел у округлого отверстия в стене, которое вполне могло бы сойти за окно, и невидяще смотрел куда-то, но будущее было по-прежнему туманным. Они поменялись ролями – если раньше, во время своего заточения, она часами могла смотреть в окно, то теперь он занял это место, отстранённо глядя вдаль, словно ожидая увидеть там, за бесконечными дюнами что-то, предназначенное только ему. Сухой воздух царапал лёгкие, забиваясь в трахею мельчайшей пылью, отчего в горле, там, где была дыра, постоянно «першило». Хотелось пить, чтобы смыть кварц, избавиться от постоянного привкуса во рту, но воды не было. Ничего не было. Только луна, чёрное небо и тускло мерцающие в блёклом свете барханы с редкими голубоватыми деревцами. И ещё холод. Пробирающий до костей, до одеревенения мышц холод, к которому он уже успел привыкнуть. Казалось, прошла целая вечность, а может, и всего несколько дней – в этом мире время непредсказуемо – когда хочется побыстрее забыть, всё, наоборот, проплывает перед глазами, а стоит лишь прикрыть веки и подумать о чём-то другом, как соседние развалины уже утонули в бездонной толще кварца. Порой он впадал в странное, оцепенелое забытье, целиком погружаясь в свои мысли, вглубь себя, не реагируя ни на что. Тогда он снова видел её, слышал голос и смех, почти ощущая исходящее от неё тепло, к которому он так бессознательно стремился. И он тянулся вперёд, стараясь дотронуться, почувствовать ещё раз, ещё хотя бы раз… но пальцы натыкались на холод выщербленного столетьями камня, непреодолимой преградой вставшего на пути между Жизнью и Смертью. Крупная дрожь прошивала тело судорогой, заставляя очнуться, чтобы понять, что это всего лишь сон, иллюзия, не более. От осознания беспомощности скручивало так, что, казалось, ещё немного – и лопнут, не выдержав напряжения, связки и мышцы, а собственные кости с хрустом вонзятся в мягкую, тёплую плоть, обнажая распоротую грудную клетку и кровавые дуги рёбер… Чтобы найти, наконец, то, что было давно утрачено в прошлом – человеческое сердце. В такие моменты, когда он, полуобезумев, метался между болезненной тоской и истомой, когда периоды отстранённой апатии сменялись неконтролируемыми вспышками гнева, пустыня на много миль вокруг озарялась призрачным, зеленоватым свечением.
Он не мог забыть, как отпустил её в Мир Живых, раз за разом прокручивая в голове события того злополучного дня, когда в Лас Ночес вновь пришёл Куросаки. Пришёл, чтобы вернуть её в Генсей. Вернуть силой, с боем, пролив кровь. Но он отпустил их, позволил врагам уйти. Почему он разрешил ей уйти? Самовольно, игнорируя приказ. Но… после того, что она сказала ему, внутри что-то оборвалось, и долго тлеющее чувство вспыхнуло, перед тем, как исчезнуть, так же, как разгорается от порыва ветра, прежде чем потухнуть, огонёк свечи. Эти слова больно отпечатались в памяти, оставляя глубокий, незаживающий след. Арранкар вспоминал, как на него обрушилась целая буря чувств, пока они шли обратно. «Не уходи», – но слова так и не слетели с губ, когда её силуэт растаял в чёрной пасти прохода. Он знал – у них не могло быть будущего, и всё равно хотел, чтобы она осталась с ним. Но она выбрала дом. Оно и понятно – они из разных миров, и никакой дворец не заменит тебе то место, где ты родился и вырос так же, как никто не заменит тебе друзей. Так он считал, но ошибался, ведь её чувства к нему помогли ей выжить в Хуэко Мундо, не отступиться и не сломаться под постоянным давлением Айзена, обрести веру в себя. А он… Смог бы он уйти с ней? Он не знал. Теперь, когда его ничто не держит. Теперь, когда он вновь одинок. И хотя он всегда был один, сейчас это чувствовалось острее, как если бы с её уходом потерял что-то важное, то, что связывало их тонкой, едва заметной ниточкой, тянущейся от неё к нему, и оборвавшейся, стоило Иноэ покинуть Хуэко Мундо. Он потерял то, что стало дорого ему – он потерял её. И что теперь? Жить дальше – бессмысленно. У него больше нет цели. Раньше, он служил Айзену, но Владыка даровал ему эту пресловутую свободу; соперничал, если это можно так назвать, с Гриммджоу – но тот, вновь поверженный шинигами, ушёл с Ичиго. Предатель. Улькиорра усмехнулся самому себе – а он-то сам чем лучше? Отпустил вверенную ему пленницу с врагами, даже не попытавшись остановить их всерьёз. Почему? Ведь хотел быть с ней – но она вернулась в свой мир, едва завидев рыжего риока. Мелькнула мысль, что теперь-то Джаггерджек своего не упустит. Ладони сжались в кулак, но спустя мгновение мышцы расслабились, и арранкар выдохнул сквозь зубы, подавляя раздражение. И когда он стал таким? Другим. Стал поддаваться эмоциям? Орихиме изменила его. Незаметно для себя, научила чувствовать, переживать, ощущать. И новое, светлое чувство, имя которому – любовь, теперь согревало его изнутри. Но вместе с этим теплом появилось и кое-что другое – ощущение холодной, разъедающей его пустоты, отчаяния и безысходности, вскоре захвативших целиком, оставив лишь воспоминания, глубокой раной вонзившиеся в душу. Они были сладостны, эти воспоминания, они заставляли его думать о ней, отчего, тоска, терзавшая его изнутри, только усиливалась. Он не мог не вспоминать её – её лицо, её руки, гладящие его по спине, когда они были вдвоём той ночью, её губы на своих губах… Её сбивчивый шёпот, когда она называла его по имени, аромат и мягкость её волос, в которые так и хотелось зарыться, перебирая пальцами их текучую густоту, нежность и тепло её тела, когда они лежали вдвоём на диване, прижавшись друг к другу. Когда он вновь почувствовал то, что, казалось, уже давно умерло. Но она оживила в нём это, согрела своим теплом, откликнулась на его порыв, заполнив собой пустоту в душе. И сейчас, осознавая всю тяжесть потери любимого – в чём он уже не сомневался, ставшего близким существа, он понял, чего лишился. Это невозможно, невыносимо больно – знать, что им не быть вместе, но всё равно, постоянно, каждой клеточкой желать большего. Больнее, чем выжженный номер и снисходительная «благосклонность» Айзена. Больнее, чем участь изгнанника. Страшнее, чем его обычное одиночество. Быть одному, когда знаешь, что кому-то нужен, и что этот кто-то нужен тебе, и понимая, что этому желанию не суждено сбыться. Никогда. Наверное, стоило умереть ещё тогда, в Главном зале. Но это было бы слишком просто, и ему оставили жизнь. Хотя нет, скорее обрекли на медленную и неминуемую гибель. И если он сейчас опустит руки, сдастся, отдаваясь в корявые лапы смерти – окончательной, без возможности переродиться – он предаст себя. И её веру в него. Проклятье, он ещё никогда не был настолько неуверен в себе!
Улькиорра дёрнулся, впечатывая кулак в стену, тут же покрывшуюся алой сеткой трещин. Не сдержался. Боль немного отрезвила, и сейчас, глядя на стекающие с костяшек пальцев струйки, он понял, что нужно что-то сделать. Хоть что-то, иначе он окончательно сойдёт с ума в этом пустом безмолвии, со всех сторон окружённый видениями их прошлого. Пол под ногами успел окропиться багряным узором разбившихся об камень капель, когда в голову пришла одна мысль. Не тратя времени на раздумья, Шиффер щёлкнул пальцами, и тьма расступилась, открывая проход в её мир...

Орихиме, я ещё не дозалила.

Она бежала, по колено проваливаясь в песок, бежала вперёд, влекомая чувством, связавшим их вместе, которое, подобно лучику света, разгоняющему мрак, освещало путь, согревая её надеждой. В нескольких метрах от неё по песку вилась цепочка кошачьих следов – это Йоруичи обследовала местность, периодически останавливаясь и прислушиваясь к малейшему шороху. Но им несказанно повезло – за всю дорогу до пещер не попался ни один Пустой, да и вся пустыня, казалось, вымерла. Вскоре однообразный пейзаж нарушился тёмным пятном на горизонте. И чем ближе они подходили, тем отчётливее впереди вырисовывалось что-то, напоминающее каменистую гряду, только её стены были сглажены явно не только стихией и временем. При ближайшем рассмотрении там же обнаружились округлые отверстия-норы, уходящие вглубь скалы. Стены соединялись дугообразными перемычками, их неровные линии причудливо изгибались, вызывая ассоциации со скелетом какого-то огромного животного, а белый пористый камень ещё больше усиливал сходство. Затем они долго бродили по руинам, ориентируясь на слабую, иногда пропадавшую реяцу. В такие моменты девушка холодела от ужаса, но через некоторое время пульсация возобновлялась, и тогда она с удвоенной силой кидалась вперёд…
Наконец, когда за очередными развалинами показалась ровная площадка, а после – более-менее сохранившееся строение с чёрными провалами входов и выходов, Иноэ поняла, что они пришли… в место из её сна. Тщательно принюхавшаяся Йоруичи кивком головы указала на противоположную сторону, где чернели выдолбленные в породе глазницы ходов, и ощущалось едва заметное биение силы. Всё было ясно без слов. Выбрав один из уступов, кошка одним прыжком взмахнула на него, и, устроившись поудобнее, свернулась клубочком, подмигнув Орихиме. Поёжившись – всё-таки место было пугающим, девушка быстрым шагом пересекла полосу песка, направляясь к зияющему входу в лабиринт.
Она нашла его почти сразу, в третьем же помещении, лежащим на холодном камне не двигаясь. На секунду ей показалось, что он не дышит. Внутри всё оборвалось, а сердце ухнуло куда-то вниз, тело оцепенело. Она хотела вскрикнуть, до слова застряли в горле, царапая отчаянием. Через несколько мгновений, показавшихся вечностью, ей удалось совладать с собой и броситься к нему. Слёзы застилали глаза зыбкой, жгучей пеленой, но она всё же увидела, что его грудь едва заметно вздымалась. Осторожно опустившись рядом на колени, Орихиме наклонилась, коснувшись ладонью его щеки. И вздрогнула, когда кожу обожгло холодом. Нужно было срочно что-то сделать, чтобы согреть, вернуть волю к жизни.
- Ульки-ор-ра… – Тихий вздох сорвался с губ, и арранкар открыл глаза. С минуту, не мигая, смотрел на неё. «Это она? Нет. Невозможно. Это сон, всего лишь сон». И, медленно выдохнув, отвернулся к стене. Всколыхнувшийся было огонёк реяцу начал таять. Угасающая жизнь...
Резкий звук пощёчины разорвал оглушающую тишину; голова дёрнулась вбок. Веки распахнулись, во рту появился солоноватый привкус. Что-то лёгкое и яркое заслонило обзор. Арранкар машинально поднял руку, чтобы избавиться от щекочущего ощущения. И замер, почувствовав тёплую, скользнувшую между пальцами мягкость. Не может быть… Рыжие пряди упали ему на лицо. Она рядом и… это не сон? Сфокусировал взгляд – да, это она. Запыхавшаяся, заплаканная.
- Женщина? – Слабое удивление мелькнуло в голосе, чтобы тут же исчезнуть. – Что ты здесь делаешь? Это не твой мир. Уходи. Отпусти меня.
- Нет!
Орихиме всхлипнула, с силой сжав его пальцы.
- Ты снова плачешь? Тебе больно. Почему?
- Не уходи! Не оставляй меня… одну…
- Почему? У меня больше ничего нет.
- Это не так! – Запальчиво воскликнула Иноэ, ещё крепче стискивая его руку; ногти впились в кожу, оставляя розоватые следы.
- Почему нет?
- Потому что… – её голос сорвался.
Улькиорра приподнялся на локте, взглянул ей в глаза – внимательно, долго.
- Скажи мне.
- Потому что… я… люблю тебя.
Он отвернулся.
- Не лги. Ты любишь Куросаки.
- Нет. Я люблю тебя.
- С чего ты взяла, что это… любовь? – Последнее слово далось с трудом, но он заставил себя произнести его. Она не боялась. Но чего же тогда боялся он? Что она… отвергнет его?
- Я чувствую… Разве ты тоже не чувствуешь?
- У меня нет сердца, – отрезал арранкар.
- Это не сердце.
Тонкая бровь изогнулась в недоумении:
- А что же тогда? Откуда ты знаешь?
- Я чувствую это… душой, разумом… и телом.
- Чувствуешь? Как?
- Я… – Орихиме нахмурилась, думая, как бы объяснить ему так, чтобы он понял. – Это когда тебя влечёт к этому человеку, когда ты чувствуешь, как его тепло греет тебя изнутри, и на душе становится совсем легко и радостно. Когда ты хочешь быть с ним рядом, держаться за руки, чувствовать его дыхание… Быть рядом и никогда, никогда не расставаться!..
- И ты… – еле слышно произнёс арранкар, – хочешь?
Всхлипнув, девушка придвинулась ближе, и зашептала, уткнувшись носом ему в ключицу:
- Я хочу остаться с тобой, хочу быть с тобой, хочу… – Она не договорила, и новые слёзы заструились по щекам.
Арранкар понял всё, о чём она говорила, чувствуя то же, что и она. Он думал об этом всё это время. Тёплые капли упали ему на лицо. Улькиорра подался вперёд, коснулся кончиками пальцев влажного следа на её щеке, задержав руку, прежде чем взять её за подбородок и повернуть к себе, мягко коснувшись её губ своими. И задохнуться, когда она ответила на его поцелуй, ненасытно, жадно. Её губы были солёными и влажными от слёз, и он пил с них эту боль, смывая её поцелуями. Осторожное, бережное движение – убрать мешающие, прилипшие к коже пряди, зарыться в волосы, наклоняя голову. Ощутить прерывистое дыхание, тепло тела напротив своего… и ответное, нежное прикосновение. Чувствовать её дрожь, подрагивающие плечи, когда он прижимал её к себе, так крепко, как только мог. Слышать тихий, сбивчивый шёпот, когда она чуть отстранялась, чтобы вдохнуть, чтобы затем вновь отдаться ему. «Не уходи, только не уходи… Прошу… Не исчезай…» и чувствовать, как от её слов разливается по венам долгожданное тепло.
- И что теперь? – Спросил он, когда она сидела в его объятиях, всё ещё всхлипывая, только теперь – от радости, и чувствуя кожей её дыхание.
- Пойдём со мной… В мой мир. – Орихиме подняла голову, ловя его взгляд. – Пойдём вместе? Урахара даст тебе гигай.
При упоминании шляпника перед глазами промелькнуло неприятное воспоминание – человек в зелёном кимоно и с занпакто, из которого полыхнул алым луч техники. Арранкар сидел, прикрыв глаза и думая над её предложением. Здесь его дом, но он пуст и мёртв. Всё, что удерживало его здесь, исчезло. И он тоже исчезнет, сольётся с песком, развеется с пылью, стоит ему остаться. Но если он пойдёт с ней… Вернётся в её мир и, возможно, получит шанс начать свою жизнь заново, свободным от чужого гнёта. И тогда он всегда будет с ней.
- Хорошо, – тонкие губы едва заметно дрогнули, когда он услышал её радостный смех.

В продолжение неожиданно закрывшейся темы о творчестве.
Ознакомиться с ней можно тут

Название: «Притяжение»
Автор: gaarik
Бета: моя совесть
Персонажи: Персонажи: Улькиорра, Орихиме, Гриммджоу, Гин, Айзен, + упоминаются Ичиго, Исида, Рукия, Заэль, Ноитора, Урахара, Йоруичи
Пейринг: Улькиорра/Орихиме (основной), намёк на Гримм/Химе
Жанр: romance, ангст, хентай, AU
Рейтинг: R
Фендом: Bleach
Дисклеймер: от прав отказываюсь
Статус: закончен *даже не верится*
Примечание: возможен некоторый ООС, но я старалась не отходить
Действие происходит после ухода Ичиго из Хуэко Мундо, последние события в манге не учитываются.
Размещение: без моего разрешения НЕЛЬЗЯ!

Глава 12.

Холод подбирался ближе, щекочущей струйкой стекая по спине и увлекая за собой волны мурашек. Иноэ невольно поёжилась – тут было не так уж и приятно находиться. И как он столько времени провёл здесь, где повсюду мёрзлая тьма, и негде даже согреться? Но Улькиорра, по-видимому, не спешил менять позу, всё так же сидя на каменном полу и прижимая её к себе. Он дышал почти неслышно, но ровно, положив голову ей на плечо и уткнувшись носом в шею. Её сердце билось размеренно, и он чувствовал это биение кожей; оно успокаивало его мечущиеся мысли. Не хотелось ни двигаться, ни, тем более, куда-то идти, только сидеть вот так, обнимая друг друга.
- Я… боялась, что больше никогда тебя не увижу, – прошептала она, словно боясь, что своими словами могла разрушить настоящее. Как если бы до сих пор не поверила, что этот кошмар наконец кончился и они снова вместе.
- Я… тоже, – еле слышно отозвался арранкар, медленно выдыхая ей в плечо. Пожалуй, это был первый и последний раз, когда он признался в том, что боится, не только себе. Если бы он действительно потерял её… это было бы куда страшнее. И сейчас он просто сидел, обнимая её, наслаждаясь их близостью. Вдыхая едва уловимый запах её тела и волос, дыша им, чувствовал – ещё немного – и он больше не сможет сдерживать переполняющие его, рвущиеся наружу, запертые доселе эмоции. Это было так… непривычно. Но почему-то правильно. Знать, что ты кому-то нужен, а этот кто-то нужен тебе, необходим, как воздух, и что вы рядом друг с другом… Удивительное, ни с чем не сравнимое чувство! Если бы его сейчас спросили, что важно, он бы, не задумываясь, ответил – быть с тем, кого любишь. Всегда, даже если любовь безответна. Любить и быть любимым – то самое, ради чего стоит жить. Не ради чьих-то сомнительных целей, нет. Только для близкого человека. И ведь он любит, он действительно любит её! Это самое ценное, что есть у человека, раз она способна победить всё, даже Смерть. И то, что он, потеряв, обрёл её вновь – ещё одно тому подтверждение.
К чёрту всё, что было раньше – его бессмысленное существование, слепую верность Айзену – оказавшиеся лишь шелухой, ненужным никому мусором. Лопнули удерживающие куклу ниточки, но, даже будучи сломанным, он не сдался. Он поставил на кон свои чувства и честь и держался. Не ради себя… Ради неё – женщины, сумевший пробудить в нём то, что давно омертвело. Он выбрал, сохранил веру в себя, пережил изгнание… И, оглядываясь назад, понял – это было единственно правильное решение. Теперь это только его путь, и он намерен пройти его только рядом с ней.

* * *
- Ну, и долго вы ещё обниматься будете? – раздался откуда-то сбоку недовольный голос. Вздрогнув, Иноэ оглянулась. В углублении «окна», распушив шерсть, сидела чёрная кошка. Кончики её усов чуть подрагивали, а золотисто-зелёные глаза смотрели на арранкара внимательно и изучающе. – Я уже себе чуть хвост не отморозила.
- Ой, простите, Йоруичи-сан! – Спохватилась девушка, пытаясь скрыть смущение – всё-таки она видела их. – Мы…
- Да ладно, не бери в голову, я всё понимаю, – подмигнула та. Затем, спрыгнув на пол, коротко взглянула на арранкара в упор. – Вы закончили? Тогда вперёд. – И, хмыкнув, добавила, – пообниматься и дома успеете. – С этими словами Йоруичи растворилась во тьме прохода.
Вздохнув, Орихиме нехотя встала. Улькиорра поднялся следом, и она отчётливо увидела, насколько он похудел. Смятая от долгого сидения ткань оттопырилась, обнажая грудь. И… Заподозрив неладное, девушка резко дёрнула молнию вниз. На бледной, высвеченной луной коже, там, где раньше был номер, темнел широкий рубец. Спрашивать было бессмысленно. Замешкавшись, Иноэ потянулась было к заколкам, но Улькиорра жестом остановил её.
- Подожди. Это… – он запнулся, не зная, как выразить словами свои мысли. Отсекать прошлое, даже ставшее ненужным, оказалось не так-то просто. Спустя несколько минут молчаливой борьбы с самим собой Шиффер тихо выдохнул:
- Хорошо. Только… не всё.
Орихиме сосредоточенно кивнула.
Раскинувшийся вокруг мгновением позже щит озарил всё мягким, золотистым светом, и это успокаивало. Посмотрев вниз, арранкар увидел, как сходит слоями багровый ожог и, как только рубец исчез, коротко сказал, не позволяя проступить номеру:
- Хватит.
Так, Айзен…-сама? Я больше не подчиняюсь Вам. И это моё собственное решение.
Когда последние отсветы техники растворились в воздухе, Улькиорра почувствовал, что вместе с ними окончательно освободился от удерживающих его здесь оков. Нет больше номера, как нет Кватра Эспада. Есть только он, Улькиорра Шиффер, арранкар, отказавшийся от смерти во имя жизни.
- Идём, – произнёс он, протягивая Орихиме руку.

* * *
Они шли обратно, взявшись за руки и сплетя пальцы. Йоруичи больше не петляла впереди, выискивая верный путь – Шиффер мог открыть Гарганту в любом месте, но предпочёл сделать это на более-менее ровной площадке, поэтому они выбрались из развалин на ближайшие дюны. Пока они шли, никто не произнёс ни слова – казалось, Улькиорра впитывает в себя, стараясь запомнить до мелочей, родной ему мир.
Неподалёку что-то тускло блеснуло. Замедлив шаг, Иноэ присмотрелась – на соседнем бархане росли, утопая в песке, кварцевые деревца.
- А как они живут здесь, без воды и света? Наверное, им очень трудно, раз они такие маленькие и слабые.
- Нет. – Внезапно ответил арранкар. – Это лишь верхушки деревьев. Глубоко внизу, под толщей песка, их стволы поистине огромны.
- А что там, под нами?
- Лес Меносов.
- Аааа… – протянула Орихиме, невольно поёжившись при упоминании этих гигантских Холлоу – она отчётливо помнила, что было, когда Исида вызвал приманкой Пустых, чтобы посоревноваться с Ичиго, кто больше тварей завалит. – Понятно. – И, чуть помедлив, попросила: - Подождите пожалуйста, я сейчас… – с этими словами девушка направилась к одиноко стоящему кустику.
- Мне будет их не хватать, – грустно вздохнула она, глядя, как переливаются лунные блики на гладкой коре.
- Возьми с собой, – отозвался неслышно подошедший сзади Улькиорра.
- Они… такие хрупкие. Даже не скажешь, что настоящие деревья. – Затем, осторожно отломив веточку, достала из кармана платок и завернула в него – для пущей сохранности. Протянула получившийся свёрток арранкару.
- Возьми ты…
Он поднял бровь.
- Зачем?
- Я думаю, у тебя лучше получится, – запинаясь, тихо ответила Орихиме. Шиффер не ответил, но веточку взял.

…Они уходили из Хуэко Мундо, оставляя позади бескрайние дюны и кварцевые деревья, чтобы открыть жизнь заново. И себя – друг для друга.

* * *
Урахара только хмыкнул, когда чёрный зев Гарганты распахнулся в аккурат перед его магазином – он с нетерпением ждал этого, хоть и не знал заранее, где арранкар откроет проход. Первой на землю спрыгнула чёрная кошка; за ней, держась за руки, последовали сами «виновники» ночной суматохи. Потянувшись, она рысцой подбежала к торговцу и уселась рядом, принюхиваясь и втягивая в себя привычный запах Каракуры.
- Вы долго, – негромко шепнул Урахара, так, чтобы его слова были услышаны Йоруичи.
- Ты же знаешь нынешнюю молодёжь, – мурлыкнула она, вылизывая взъерошенную после пробежки шерсть. Но ответить Киске не успел.
- Оу, с возвращением, Иноэ-сан! И …?
- Улькиорра Шиффер, – мрачно отозвалась фигура в белом.
- Улькиорра-сан! – Пропел шляпник, неустанно помахивая веером, – очень рад видеть Вас. Снова.
- Не обращай внимания, – шепнула Орихиме на ухо Улькиорре, – он всегда такой.
- Ано-са, ано-са! О чём это вы там шепчитесь, а? – Складывалось впечатление, что он прямо-таки сияет от радости от того, что к нему в магазин добровольно явился Кватра Эспада, хоть и бывший. Хотя вряд ли бы это привело в восторг кого-то ещё, кроме него и Иноэ. Естественное любопытство к арранкарам у учёного никто не отнимал. – Знаете поговорку – «больше двух – говорят вслух»?
Улькиорра поджал губы – этот человек начинал раздражать его своей наигранностью и мельтешением. Тот же, словно заподозрив что-то неладное, неожиданно прекратил паясничать и, поклонившись, произнёс:
- Прошу Вас зайти ко мне в магазин. Есть несколько вещей, которые нам следует обсудить.
Сказав так, он отодвинул сёдзе, чуть не наступив при этом на околачивающегося с другой стороны Джинту.
- О, Джинта, а что это ты здесь делаешь? Знаешь ведь, что подслушивать нехорошо.
Мальчишка и ухом не повёл, а вместо этого, окинув арранкара подозрительным взглядом, заявил:
- А это ещё кто? Ещё один нахлебник?
Иноэ с трудом подавила желание улыбнуться, чувствуя, что Улькиорра этого не оценит.
- Нет, это наш гость.
- А, так и знал. Значит нахлебник, – безаппеляционно подытожил тот. Киске вздохнул.
- Это не нахлебник, – терпеливо объяснил он. И, взяв мальчика за плечи и разворачивая его вглубь дома, легонько подтолкнул в спину – чтобы не мешкался на пороге, тихо добавив: – Во всяком случае, не наш. – И, уже громче: – Идёмте.
Оглянувшись на Улькиорру, Орихиме робко потянула его за собой, увлекая в тёплую темноту помещения.

Урахара привёл их в небольшую комнату, где успели собраться все обитатели магазина, и торговец представил их по очереди. Улькиорра слушал вполуха, изредка кивая – скорее всего, он видел их первый и последний раз в жизни, поэтому особо вникать в подробности не следовало. Мальчишка оказался Джинтой, высокий бородач – Тессаем, а полусонная девочка в пижаме – Уруру. Йоруичи, как и самого торговца, он знал ещё со времён первой вылазки в Генсей. Ведь именно тогда… А, впрочем, сейчас это несущественно. Гораздо важнее другое.

…После достаточно долгой беседы касательно сложившейся ситуации Шиффер наконец понял, что Урахара помогает им совершенно бескорыстно. Ну, или почти, но детали его не интересовали, а Иноэ уверила, что разберётся во всём сама.
- Итаак, осталось только подобрать нашему гостю подходящий гигай, а то, боюсь, затеряться в толпе будет не так просто, – пропел Урахара, подводя итог их беседе и делая вид, что не замечает прожигающего взгляда Улькиорры. После чего поднялся и направился из комнаты, остановив дёрнувшуюся было за ними Орихиме предупреждающим жестом. Шиффер понял намёк, вставая и выходя следом за Киске в коридор.

- Почему? – Спросил арранкар, пока торговец хлопотал вокруг него, быстрыми и меткими нажатиями на какие-то точки на гигае помогая снизить дискомфорт. Тот понял сразу.
- Потому что Вы теперь друг Иноэ-сан.
Улькиорра поморщился. «Друг». Ему было незнакомо это слово, оно царапало давно забытым и горьким, оставляло мутный осадок разочарования.
- Когда друзья предают, они становятся врагами.
Урахара коротко взглянул на него. Ответил негромко:
- Настоящие друзья не предают. Что бы не случилось, они не бросят. Никогда.
- Как Куросаки? – усмехнулся Шиффер.
- Да. Как Куросаки.
Повисло долгое молчание, которое, как это ни странно, нарушил арранкар.
- Почему Вы помогаете врагу? – Повторил он, смотря на шинигами в упор. К чести шляпника, он спокойно встретил этот взгляд.
- Потому что я хочу, чтобы Иноэ-сан была счастлива. Мы все этого хотим, пусть некоторые и не показывают это так явно, как, возможно, могли бы. А с Вами… она действительно счастлива. – Он качнул головой, давая понять, что ещё не закончил, – присмотритесь – и увидите. Тогда… после того, как она вернулась домой, всё это время… она медленно таяла, угасала с каждым днём. Но сейчас она прямо-таки светится счастьем. Я благодарен Вам за то, что Вы смогли вернуть ей волю к жизни.
«Сиять от радости». Нет, пока он ещё не мог понять этого. Но чувствовал, что торговец сказал чистую правду, т.к. его слова словно бы задели в нём какую-то внутреннюю струну, так и оставив её вибрировать внутри от недавних слов и того, что он при этом почувствовал. Пожалуй, он впервые позволил кому-либо помочь себе, как бы дико в его понимании это не звучало.
- Вот как.

Когда они вернулись, все уже разошлись по своим комнатам, только Иноэ ещё пила остывший чай, тихо переговариваясь о чём-то с Йоруичи. Впрочем, стоило им войти, как обе резко замолчали. Улькиорра был без своей «куртки», и в глаза сразу бросилось отсутствие дыры в горле. Приглушённый свет мягко обтекал его фигуру, размывая линии тела и оставляя ощущение нереальности. Не было больше маски с рогом, цвет кожи заметно отличался в сторону человеческого – уже не такой, как раньше, скорее просто очень бледный, без этой неестественно-болезненной белизны. Исчезли полоски на щеках, как и следы ожога на груди. Было так непривычно видеть его таким, другим. Поймав себя на том, что так беззастенчиво разглядывает обнажённого по пояс Улькиорру, Орихиме чуть не задохнулась от смущения. Урахара стоял поодаль, явно восхищаясь проделанной работой.
- Да, кстати, пока не забыл… Улькиорра-сан, Вам следует иногда выходить из гигая, иначе он может начать срастаться с душой, и отделить одно от другого потом будет весьма проблематично.
- Понятно.
- Поэтому… – он пошарил по карманам, но, не обнаружив там искомого, вздохнул: – Похоже, я оставил его на складе. Пойдёмте-ка, – и, для пущей наглядности поманив их пальцем, исчез в коридоре.
- Я подумал, что вам потребуется кое-что, чтобы отделить душу от тела, – донёсся из-за полуоткрытой двери голос Киске. Зайдя в небольшую, заставленную стеллажами с громоздящимися на полках ящиками комнату-склад, Иноэ с арранкаром увидели с энтузиазмом роющегося в коробках в самом дальнем углу торговца. – Гиконган.
Спустя пару минут оттуда раздался радостный вопль, и, покрытый пылью и паутиной, Урахара спешно выбрался из устроенного им же бардака, бережно прижимая к груди маленькую коробочку. Подойдя к ним, он с видом фокусника извлёк из неё нечто размером с карандаш, только потолще и с утиной головой на конце. Йоруичи фыркнула.
- Что это?
- Вам не нравится? Нуу, если поискать, то, возможно, я смогу найти с Зайцем Чаппи. Хотя их, кажется, уже разобрали – очень популярная нынче модель… – и шляпник снова нырнул под стеллаж. Улькиорра медленно выдохнул, чувствуя, как рядом трясётся от с трудом сдерживаемого смеха Орихиме – верить этому чудаку с каждой секундой хотелось всё меньше.
- В этом нет необходимости, – сообщил он ровным голосом, от которого у любого бы уже мурашки по спине пошли.
- Что ж, как знаете, Улькиорра-сан, – тотчас отозвался блондин, раскрывая веер. – Вам решать.
- Верно. – И арранкар, повернувшись к Орихиме, произнёс: – Идём.
- Да… Ой, Урахара-сан, спасибо Вам за всё огромное, но мы, наверное, пойдём – уже очень поздно, да и…
Тот улыбнулся.
- Не за что, Иноэ-сан, для Вас – всё что угодно. И… давайте, я вас хоть провожу, – но, наткнувшись на предостерегающий взгляд Шиффера, поспешно закончил, – до крыльца.
- Идём, – повторил Улькиорра, подталкивая Иноэ к выходу и принимая от Киске протянутый им свёрток с одеждой – ему не терпелось поскорее избавиться от навязчивого присутствия чересчур утомляющего его человека.

- Ну, что ты думаешь? – Спросил Урахара, наблюдая, как его «ночные гости» исчезали в предрассветной дымке.
- Что настоящая любовь не знает преград, – мурлыкнула лежащая на его плечах кошка, потираясь носом о шею торговца.

* * *
Скрипуче щёлкнул замок, когда Иноэ, вынув ключ, открыла дверь, пропуская арранкара вперёд. От магазина шли молча, каждый не проронил ни слова, думая о чём-то своём, оказавшемся общим. Мечта на двоих и одинаковые мысли… И лишь когда они вошли в тёплый полумрак прихожей, Иноэ тихо прошептала:
- Мы дома.
Улькиорра не ответил, только обнял её сзади, давая ей откинуться себе на грудь, чувствуя, как стучит, постепенно выравниваясь, её сердце, и как его новое сердце вторит ему удар в удар. Орихиме слабо вздрогнула, почувствовав его руки на своей талии – ей до сих пор не верилось, что она смогла и сделала это. Всё это время она не позволяла себе расслабиться, и только теперь, прийдя домой, поняла, насколько устала. Едва хватало сил, чтобы стоять на ногах. Сковавшее нервное напряжение, благодаря которому она держалась всю ночь, наконец отпустило, отдаваясь в теле крупной дрожью.
- Ты дрожишь. Тебе холодно?
Она слабо кивнула, чувствуя, что у неё уже подкашиваются ноги, а разум отказывается работать, буквально требуя отдыха. Похоже, он понял, что с ней творится, потому что, подхватив на руки, стал подниматься по лестнице. Когда через несколько минут Шиффер вошёл в комнату, Орихиме уже крепко спала, обхватив его руками за шею. Оглядевшись по сторонам и увидев у стены кровать, он подошёл к ней и бережно опустил спящую Иноэ на неё, предварительно сдёрнув покрывало. Затем, немного подумав, лёг рядом, накрыв их обоих. Девушка тотчас свернулась калачиком, прижимаясь спиной к его груди, а Улькиорра приобнял её левой рукой, прижимая к себе. Уже почти рассвело, и сквозь лёгкие шторы в комнату начали просачиваться первые розоватые лучи, но он только сейчас начал осознавать, что тоже чертовски устал. Арранкар наблюдал, как по потолку медленно переползают отблески встающего солнца, пока его веки окончательно не налились тяжестью и он не погрузился в глубокий сон.

… Гриммджоу невольно поёжился от скользнувшего по коже прохладного ветра, глядя на разгорающийся над городом рассвет. Сегодня ночью Орихиме так и не поднялась на крышу…

* * *
Всё было ново и непривычно. Настолько, что первое время Улькиорра чувствовал себя если не слабым, то неуверенным точно. Впервые в жизни он в чём-то уступал людям. Даже не просто в чём-то, а во многом. Это раздражало. Он не знал элементарных вещей, и Орихиме приходилось буквально учить его всему. Так, он совершенно спокойно мог перейти дорогу на красный свет – только потому, что не понимал, по какой причине должен стоять рядом с остальными, рядом с людьми. Быть с ней не приравнивалось им к обязанности соблюдать человеческие законы – Шиффер по-прежнему считал людей мусором, и только немногие смогли изменить это мнение в лучшую сторону, прежде всего Орихиме. Она стала его солнцем, тем светом, который освещал и согревал. Поэтому, если кто-то посторонний обращал на неё внимание, он – подумать только! – начинал ревновать. «Это только моя женщина», – как-то сказал арранкар какому-то парню на просьбу подсказать, который час, пока они, взявшись за руки, прогуливались по набережной. Девушка рассмеялась, а тот воззрился на них с плохо скрываемым изумлением. Да и сколько их было, подобных случаев, когда от чьих-то случайных взглядов слабо кололо где-то внутри. Наверное, он самую малость, но всё же приблизился к людям.
Очень быстро выяснилось, что следовать, если не всем, то хотя бы некоторым законам Генсея всё-таки придётся. Некоторые из них были забавны, другие – абсурдны, но многие заметно упрощали жизнь. Благодаря Орихиме, которая всегда была рядом, мягко направляя и поддерживая, он потихоньку начал осваиваться в этом, заменившем ему дом мире, заново открывая его для себя, для них.
У всего есть обратная сторона, и здесь она отображалась со всей яркостью, на какую только способно всё живое. Её мир пестрел красками, порой настолько насыщенными, что резало глаза. После мрачной монохромности Хуэко Мундо буйство цвета едва ли не ослепляло, настолько непривычно-огромным оказалось всё многообразие оттенков, будь то россыпь цветов на лужайке в парке, сочная зелень листвы, или светящиеся неоном, надолго отпечатывающиеся на сетчатке глаз вывески магазинов.
Так, он узнал, что очень многое может быть гораздо более хрупким, нежели кварцевые деревья, как, например, начинающие распускаться бутоны цветков и ломкие перья папоротников. Что тончайшие, переливающиеся всеми цветами радуги и словно присыпанные сверху золотой пудрой крылья бабочек очень легко смять, а это очень плохо – ведь тогда они уже не смогут летать и погибнут. Отнять чужую жизнь проще простого, только заменить уже невозможно. Незнание никогда не освобождает от ответственности. Хрупкость тоже оказалась разной. Стеклянные вазочки, стоило задеть их неловким движением, падали и разбивались, хотя были сделаны из материала, намного более крепкого, чем невесомые крылья насекомых. Увядшие цветы ссыпались и опадали, оставляя на месте чашечки коробочку с семенами, или же просто – стебелёк. И в то же время, некоторые, уже засохшие травы были куда прочнее ещё живых, и использовались для плетения. Парадокс. Но для того, чтобы всё живое могло нормально существовать, были нужны свет и тепло, коими солнце щедро делилось. Иногда даже слишком, и от этого начинала болеть голова. Постепенно, с каждым днём Улькиорра открывал для себя что-то новое, сильнее убеждаясь в том, что всё в жизни познаётся в сравнении.
А ведь он раньше и не знал, что можно проводить время так – лёжать на траве, раскинув руки, среди поникающих метёлок злаков, и совершенно ни о чём не думать, кроме того, что Иноэ находится рядом с ним. Просто наблюдать, как разгорается над головой закат, окрашивая огненно-алым редкие клочки облаков, или угадывая их очертания. А можно смотреть на неё, внимательно и долго, пока её щёки не вспыхнут румянцем, и Орихиме смущённо не отведёт взгляд. И тогда, резко перекатившись на бок, застать врасплох, поймав ртом удивлённый выдох. Целуя сладкие губы и чувствуя, как её руки обвивают его за шею, знать, что эта застенчивая улыбка предназначена только ему. Ни на кого больше она не смотрела так, как на него. Гулять – долго-долго, допоздна, ощущая тепло её ладони в своей, пока не стемнеет и на небе не зажгутся первые звёзды, а на улицах, перемигиваясь оранжевыми светлячками – просыпающиеся от дневного сна фонари. Чуть склонив голову, слушать её голос и радостный смех, чувствовать едва заметную дрожь от внезапно налетевшего ветра, когда она прижималась к нему, ища защиты, и слышать шёпот, проникающий глубоко в душу: «Я тебя люблю». Или зайти в магазин, и, купив мороженое, сесть где-нибудь на лавочке, делясь им друг с другом… И сделать ещё сотню глупостей, лишь бы видеть её улыбку и полные невыразимого счастья глаза, когда она смотрит на него. Только на него одного. Как тот шарик синего стекла, куда Орихиме поместила принесённую с собой веточку. Правда, здесь, то ли под воздействием воздуха, то ли от ещё чего-то, она не сохранилась и рассыпалась. Подумав, девушка принесла этот шарик, наполненный синей водой, и пересыпала в него кварцевую пыль. Улькиорра не возражал, если ей так хотелось оставить что-то на память, уже позже заметив интересную деталь – когда он был напряжён – кварц кружился внутри, но, стоило ему успокоиться, как пылинки начинали оседать на дно, как если бы между ним и этой пылью была связь. Хотя, оно и неудивительно – ведь они родом из одного мира.

* * *
Скрипуче щёлкнул замок, когда Иноэ, вынув ключ, открыла дверь, пропуская арранкара вперёд. От магазина шли молча, каждый не проронил ни слова, думая о чём-то своём, оказавшемся общим. Мечта на двоих и одинаковые мысли… И лишь когда они вошли в тёплый полумрак прихожей, Иноэ тихо прошептала:
- Мы дома.
Улькиорра не ответил, только обнял её сзади, давая ей откинуться себе на грудь, чувствуя, как стучит, постепенно выравниваясь, её сердце, и как его новое сердце вторит ему удар в удар. Орихиме слабо вздрогнула, почувствовав его руки на своей талии – ей до сих пор не верилось, что она смогла и сделала это. Всё это время она не позволяла себе расслабиться, и только теперь, прийдя домой, поняла, насколько устала. Едва хватало сил, чтобы стоять на ногах. Сковавшее нервное напряжение, благодаря которому она держалась всю ночь, наконец отпустило, отдаваясь в теле крупной дрожью.
- Ты дрожишь. Тебе холодно?
Она слабо кивнула, чувствуя, что у неё уже подкашиваются ноги, а разум отказывается работать, буквально требуя отдыха. Похоже, он понял, что с ней творится, потому что, подхватив на руки, стал подниматься по лестнице. Когда через несколько минут Шиффер вошёл в комнату, Орихиме уже крепко спала, обхватив его руками за шею. Оглядевшись по сторонам и увидев у стены кровать, он подошёл к ней и бережно опустил спящую Иноэ на неё, предварительно сдёрнув покрывало. Затем, немного подумав, лёг рядом, накрыв их обоих. Девушка тотчас свернулась калачиком, прижимаясь спиной к его груди, а Улькиорра приобнял её левой рукой, прижимая к себе. Уже почти рассвело, и сквозь лёгкие шторы в комнату начали просачиваться первые розоватые лучи, но он только сейчас начал осознавать, что тоже чертовски устал. Арранкар наблюдал, как по потолку медленно переползают отблески встающего солнца, пока его веки окончательно не налились тяжестью и он не погрузился в глубокий сон.

… Гриммджоу невольно поёжился от скользнувшего по коже прохладного ветра, глядя на разгорающийся над городом рассвет. Сегодня ночью Орихиме так и не поднялась на крышу…

* * *
Всё было ново и непривычно. Настолько, что первое время Улькиорра чувствовал себя если не слабым, то неуверенным точно. Впервые в жизни он в чём-то уступал людям. Даже не просто в чём-то, а во многом. Это раздражало. Он не знал элементарных вещей, и Орихиме приходилось буквально учить его всему. Так, он совершенно спокойно мог перейти дорогу на красный свет – только потому, что не понимал, по какой причине должен стоять рядом с остальными, рядом с людьми. Быть с ней не приравнивалось им к обязанности соблюдать человеческие законы – Шиффер по-прежнему считал людей мусором, и только немногие смогли изменить это мнение в лучшую сторону, прежде всего Орихиме. Она стала его солнцем, тем светом, который освещал и согревал. Поэтому, если кто-то посторонний обращал на неё внимание, он – подумать только! – начинал ревновать. «Это только моя женщина», – как-то сказал арранкар какому-то парню на просьбу подсказать, который час, пока они, взявшись за руки, прогуливались по набережной. Девушка рассмеялась, а тот воззрился на них с плохо скрываемым изумлением. Да и сколько их было, подобных случаев, когда от чьих-то случайных взглядов слабо кололо где-то внутри. Наверное, он самую малость, но всё же приблизился к людям.
Очень быстро выяснилось, что следовать, если не всем, то хотя бы некоторым законам Генсея всё-таки придётся. Некоторые из них были забавны, другие – абсурдны, но многие заметно упрощали жизнь. Благодаря Орихиме, которая всегда была рядом, мягко направляя и поддерживая, он потихоньку начал осваиваться в этом, заменившем ему дом мире, заново открывая его для себя, для них.
У всего есть обратная сторона, и здесь она отображалась со всей яркостью, на какую только способно всё живое. Её мир пестрел красками, порой настолько насыщенными, что резало глаза. После мрачной монохромности Хуэко Мундо буйство цвета едва ли не ослепляло, настолько непривычно-огромным оказалось всё многообразие оттенков, будь то россыпь цветов на лужайке в парке, сочная зелень листвы, или светящиеся неоном, надолго отпечатывающиеся на сетчатке глаз вывески магазинов.
Так, он узнал, что очень многое может быть гораздо более хрупким, нежели кварцевые деревья, как, например, начинающие распускаться бутоны цветков и ломкие перья папоротников. Что тончайшие, переливающиеся всеми цветами радуги и словно присыпанные сверху золотой пудрой крылья бабочек очень легко смять, а это очень плохо – ведь тогда они уже не смогут летать и погибнут. Отнять чужую жизнь проще простого, только заменить уже невозможно. Незнание никогда не освобождает от ответственности. Хрупкость тоже оказалась разной. Стеклянные вазочки, стоило задеть их неловким движением, падали и разбивались, хотя были сделаны из материала, намного более крепкого, чем невесомые крылья насекомых. Увядшие цветы ссыпались и опадали, оставляя на месте чашечки коробочку с семенами, или же просто – стебелёк. И в то же время, некоторые, уже засохшие травы были куда прочнее ещё живых, и использовались для плетения. Парадокс. Но для того, чтобы всё живое могло нормально существовать, были нужны свет и тепло, коими солнце щедро делилось. Иногда даже слишком, и от этого начинала болеть голова. Постепенно, с каждым днём Улькиорра открывал для себя что-то новое, сильнее убеждаясь в том, что всё в жизни познаётся в сравнении.
А ведь он раньше и не знал, что можно проводить время так – лёжать на траве, раскинув руки, среди поникающих метёлок злаков, и совершенно ни о чём не думать, кроме того, что Иноэ находится рядом с ним. Просто наблюдать, как разгорается над головой закат, окрашивая огненно-алым редкие клочки облаков, или угадывая их очертания. А можно смотреть на неё, внимательно и долго, пока её щёки не вспыхнут румянцем, и Орихиме смущённо не отведёт взгляд. И тогда, резко перекатившись на бок, застать врасплох, поймав ртом удивлённый выдох. Целуя сладкие губы и чувствуя, как её руки обвивают его за шею, знать, что эта застенчивая улыбка предназначена только ему. Ни на кого больше она не смотрела так, как на него. Гулять – долго-долго, допоздна, ощущая тепло её ладони в своей, пока не стемнеет и на небе не зажгутся первые звёзды, а на улицах, перемигиваясь оранжевыми светлячками – просыпающиеся от дневного сна фонари. Чуть склонив голову, слушать её голос и радостный смех, чувствовать едва заметную дрожь от внезапно налетевшего ветра, когда она прижималась к нему, ища защиты, и слышать шёпот, проникающий глубоко в душу: «Я тебя люблю». Или зайти в магазин, и, купив мороженое, сесть где-нибудь на лавочке, делясь им друг с другом… И сделать ещё сотню глупостей, лишь бы видеть её улыбку и полные невыразимого счастья глаза, когда она смотрит на него. Только на него одного. Как тот шарик синего стекла, куда Орихиме поместила принесённую с собой веточку. Правда, здесь, то ли под воздействием воздуха, то ли от ещё чего-то, она не сохранилась и рассыпалась. Подумав, девушка принесла этот шарик, наполненный синей водой, и пересыпала в него кварцевую пыль. Улькиорра не возражал, если ей так хотелось оставить что-то на память, уже позже заметив интересную деталь – когда он был напряжён – кварц кружился внутри, но, стоило ему успокоиться, как пылинки начинали оседать на дно, как если бы между ним и этой пылью была связь. Хотя, оно и неудивительно – ведь они родом из одного мира.

Повезло, что их возвращение пришлось на конец учебного года, когда до каникул оставалось всего ничего и её друзья были слишком заняты учёбой, благо учителя не скупились на домашние задания и зачёты следовали один за другим. Они обрадовались уже тому, что Орихиме снова стала сама собой. Но всё когда-нибудь кончается, и девушка с опаской ждала того момента, когда всплывёт новость об арранкаре. Как бы не глушил Шиффер свою реяцу, постоянно это продолжаться не могло. Иноэ была уверена, что все примут её выбор в штыки, и дрожала при одной мысли о том, что мог сказать Ичиго, узнай он ситуацию. Но, как всегда и бывает, всё выяснилось случайно. Ну, или почти. К тому же явно не без помощи Урахары.

В тот день их отпустили пораньше, и Иноэ, попрощавшись, хотела ускользнуть домой незаметно, но не тут-то было. Не успела она выйти за территорию школы, как её окликнули.
- Эй!
Внутренне сжавшись, девушка повернулась и увидела догоняющего её Ичиго.
- К-куросаки-кун?
- Подожди, Иноэ, – запыхавшийся Ичиго выглядел сильно смущённым. – Я… я хотел спросить, у тебя всё в порядке?
- Да, у меня всё хорошо, – запинаясь и краснея, ответила Иноэ – больше всего она боялась, что Ичиго начнёт расспрашивать её о том, почему она после уроков чуть ли не бегом бежит домой.
- А-аа, хорошо. Я рад за тебя, – серьёзно проговорил Куросаки. – Кстати… сегодня нас пригласил Урахара. Сказал, нужно обсудить что-то важное, и попросил, чтобы ты непременно пришла. Эээ… приходи, в общем! – выпалил вконец смешавшийся парень.
Орихиме похолодела. Неужели?.. Но всё же заставила себя собраться с духом и сказать, стараясь, чтобы не дрожал голос:
- Ой, спасибо за… напоминание, Куросаки-кун, я обязательно приду!
- А… Ну… это… Тогда до вечера, – неловко попрощался Ичиго, и, развернувшись, пошёл назад, к ждавшим его Исиде и Чаду.

… Вечер прошёл на редкость весело – торговец так и сыпал шуточками, и беседа текла легко и непринуждённо, но Ичиго не мог отделаться от ощущения, что он чего-то недоговаривает. Киске собрал всех – кроме самого Куросаки, там были ещё и Исида с Чадом, Рукия и даже неожиданно для всех присутствующих завалившийся к ним в разгар чаепития Гриммджоу. Сам же хозяин магазина нет-нет – да и поглядывал в окно, словно ожидая ещё кого-то. Орихиме тихонько сидела в уголке с Рукией, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, и потягивала вкусный, ароматный чай, пока арранкар с Ичиго яростно о чём-то спорили, с каждой секундой всё громче и громче. Идиллия закончилась резко, словно кто-то щёлкнул выключателем. Все, за исключением Урахары, напряглись, и Джаггерджек, внезапно умолкнув, принюхался. По спине поползли мурашки – что-то назревало в воздухе, повисая в комнате тягучим, пугающим ожиданием. Что-то, слишком похожее на отсветы затухающей реяцу. Пытаясь хоть как-то разрядить натянувшееся вокруг молчание, девушка глянула на часы и, увидев, что время перевалило далеко за полночь, неуверенно произнесла:
- Ой, уже так поздно… Я, пожалуй, пойду домой…
Все дружно вздрогнули, скидывая опутавшее наваждение. Нет, ну не могло же это быть правдой, в самом деле? Так, показалось…
Орихиме поднялась, и, ещё раз поблагодарив торговца за чай, вышла в коридор. Её не покидало смутное предчувствие.
Первым очнулся Исида.
- И, правда, что-то мы засиделись. – Отозвался он, кидая на Ичиго красноречивые взгляды. Доходило медленно.
- Эээ… Иноэ! – Наконец, поняв намёк, позвал шинигами.
- Да? – Орихиме уже отодвинула сёдзе, собираясь спуститься во двор, но так и застыла, в шоке от открывшейся картины. Улькиорра с невозмутимым видом стоял возле крыльца, небрежно стряхивая с одежды пыль, а у его ног, стремительно распадаясь на частицы, лежал Пустой.
- Хочешь, я провожу тебя до дома? – выпалил сзади Ичиго, ещё не успев увидеть Шиффера.
- Даже не думай, мусор.
Рыжий чуть не подпрыгнул от неожиданности. Этот голос… Не может быть!
Девушка испуганно ойкнула, переводя взгляд с одного на другого – ей казалось, что ещё немного – и они сцепятся, однако Улькиорра был нарочито спокоен, чего нельзя было сказать об Ичиго, у которого всё, что он чувствовал, отражалось на лице. В это время за дверью послышался шорох, и из-за полуоткрытых створок сёдзе высунулся Джаггерджек.
- Куросаки, где тебя черти но… -сят… – закончил он внезапно севшим голосом, увидев Улькиорру. С минуту все трое, за исключением Иноэ, молча пялились друг на друга. При этом у зверя было такое лицо, словно он увидел привидение; Ичиго выглядел не лучше. В голове у Сексты стремительно проносились и исчезали мысли. Нет, он, конечно, ожидал чего-то подобного, но вот чтобы так сразу, с места в карьер?! Не зря же уже давно чуял отголоски знакомой и ненавистной реяцу, но верить не хотелось до последнего. И, похоже, зря. Хотя то, что Орихиме перестала бывать на крыше, уже послужило первым сигналом. Вот ведь чёрт – теперь-то ему точно ничего не светит. Наконец, справившись с обуревавшими его мыслями, Гриммджоу шагнул вперёд, гаркнув на весь двор:
- Твою мать, Шиффер, какого хера ты здесь делаешь?!
- То же самое хотел узнать у тебя, – последовал незамедлительный ответ.
Вот как, значит… Джаггерджек усмехнулся – оказывается, у каждого из них есть свои скелеты в шкафу. Ичиго же так и стоял, вытаращив глаза на подошедшую к арранкару и стоящую рядом с к ним Орихиме. Девушка же была готова провалиться сквозь землю.
- Так-так, вижу, что теперь все в сборе, – раздалось сзади. – Раз так, то прошу вас обратно. Нам нужно о многом поговорить.
- Да уж, будь добр, просвети нас, – выдавил обрётший дар речи Ичиго. – Что он тут делает?
- Да, чёрт возьми, как ты тут оказался? – подхватил Гриммджоу.
Улькиорра дёрнул плечом, показывая, что отвечать не намерен.
- Улькиорра-сан здесь по своей воле. А за то, что он теперь с Иноэ-сан, мы все должны сказать ему огромное спасибо.
- Что?!
- Как?! – Одновременно выкрикнули оба недо-врага.
- Боже, сколько от вас шума. От обоих, – послышалось снизу, и в падающей на улицу полоске света появилась кошка.
- Йоруичи-сан! Вы… знали?!
- Разумеется, знали, – лениво отозвалась она, вылизывая шерсть. – Так что быстро в дом! – И, одарив их предостерегающим взглядом, добавила: – Всему своё время.
Ичиго невольно вздохнул. Вроде смотришь – кошка как кошка, но не слушаться почему-то не хотелось. Бросив последний взгляд на робко переминающуюся с ноги на ногу девушку, Куросаки, скомкав прощание и пожав плечами, нырнул обратно в дом. Задержавшийся на мгновение Джаггерджек последовал за Ичиго. А Орихиме… Пусть уходят. Он ещё успеет поговорить с ней без свидетелей. Иноэ медленно выдохнула, продолжая цепляться за рукав арранкара и не веря, что то, чего она так боялась, наконец прошло. Хотя, на самом деле всё только начиналось – ещё предстояло вынести эти взгляды, и объяснять, почему… Но думать об этом сейчас не хотелось совершенно.
- Ну что ж… – нарушил торговец наступившее затишье, – Иноэ-сан, я рад, что Вы зашли к нам, но, увы – меня ждут дела, а Вас, – он не договорил, едва заметно кивнув в сторону Шиффера, – тоже ждут.
- Да, Урахара-сан… Простите, если что…
- О, что Вы, что Вы! Ничего страшного, – махнул рукой тот. – Мне не привыкать. Ещё раз спасибо, что пришли. – И торговец, поклонившись, оставил их одних.
- А ты боялась.
- Я боялась за тебя… – выдохнула Иноэ в плечо подошедшему арранкару. Бояться… за него? Улькиорра отстранённо подумал, что, наверное, сейчас был наиболее близок к тому, чтобы улыбнуться.
- Помнишь, что я говорил?
- Что?
- Что рядом со мной тебе нечего бояться.
- Ты не говорил.
Шиффер прикинул что-то в памяти – вполне возможно, что это были его, ранее не озвученные, мысли.
- Тогда, я скажу это сейчас. Потому что ты только моя, Орихиме. Только…
- …твоя… – отозвалась она шёпотом.

Хоть и уже окончательно стемнело, идти сразу домой не хотелось, и они, сделав порядочный крюк, вышли к набережной. Луна в эту ночь светила особенно ярко, и даже редкие клочья облаков не скрывали её очертания, отчего просвечивающееся белое сияние казалось призрачным. Наверное, она напомнила арранкару его мир, потому что за всё то время, что они гуляли вдоль набережной, он не произнёс ни слова. По воде, от середины реки и до самого берега, бежала, переливаясь на волнах, серебристая дорожка. В кронах росших аллеей деревьев шелестела листва, а у самой воды, едва не задевая её крыльями, реяли бражники и охотящиеся на них летучие мыши. Так, глядя на реку, они простояли довольно долго, и поднявшийся ветер уже согнал разбросанные облака в одно целое, затянувшее небо полотно. Серая, подсвеченная снизу тёмным золотом фонарей дымка нависла низко над городом, скрывая собой луну и звёзды, и грозя пролиться на землю скорым дождём. Пора было возвращаться.
Они были уже недалеко, когда первые, упавшие сверху капли дали понять, что добежать до дома им не суждено. Потому что спустя всего минуту с неба обрушился сплошной поток воды. Ничего не оставалось, кроме как попытаться переждать ливень под спасительной крышей, но, как назло, поблизости не наблюдалось ни одного навеса, под которым можно было бы укрыться. Дождь был тёплый, и Орихиме неожиданно рассмеялась. Улькиорра недоумённо покосился на неё – они промокли до нитки, что в этом смешного? Но Иноэ продолжала смеяться, а затем, взяв его за рукав, потянула за собой, на середину улицы. И там, полностью отдавшись во власть тёплых, упругих струй воды и раскинув в стороны руки, закружилась, пританцовывая по лужам.
- Зачем ты делаешь это?
- Просто так… Потому что хочется.
Улькиорра стоял возле неё, обдумывая её слова. Похоже, что ему ещё нескоро удастся понять поступки людей. Догадка пришла неожиданно. Ему не требовалось понимать – нужно было просто принять её такой, какая она есть, не ища причины. Улькиорра резко шагнул вперёд, прервав её танец и, притянув к себе за талию, поцеловал. В ту же секунду ощутив, как легко она отозвалась на его порыв, как будто давно этого ждала. Возможно… Но мысль исчезла, не успев толком сформироваться, потому что то, как Иноэ откликнулась на его объятие, говорило само за себя. И какой-то момент понял, что нежные, робкие по-началу поцелуи стали глубже и… требовательнее? То, как она прижималась к нему, как отвечала… Биение её сердца напротив своего, их учащённое, рваное дыхание… Капли дождя на её коже, которые так и хотелось слизнуть, что он, собственно, и сделал, получив в награду тихий всхлип…
Не просто так.
До дома добирались короткими перебежками – потому что буквально не хватало сил оторваться друг от друга, даже чтобы за один раз преодолеть оставшееся расстояние. Стоило Иноэ закрыть входную дверь, как арранкар, подхватив её на руки, отнёс наверх, в комнату, и только там позволил ей встать на ноги. Только для того, чтобы, прижав её к стене, полностью завладеть её ртом, ловя губами каждый выдох и стон, пока она дрожащими, непослушными пальцами расстёгивала его рубашку. Улькиорра чувствовал эту дрожь всем телом – сейчас и после, когда, приподняв её за бёдра и давая обхватить себя ногами, срывал с неё блузку, целуя шею, грудь, ключицы… Перенеся её на кровать и снимая с них оставшуюся одежду, нависал над ней, потираясь всем телом и слизывая редкие уже капельки воды. Целуя жадно, нетерпеливо, и в то же время – мягко и нежно, стараясь почувствовать каждый изгиб, каждую впадинку… Запомнить, для себя. Провести дыханием по обнажённой коже, чувствуя её тело своим, пьянея от её тепла, почти безумея от произносимого ею своего имени. Казалось, ему не хватало собственной кожи, и он тёрся об неё, едва ли не с отчаянием – животом, грудью, всем телом. Вжимая в кровать, лаская выгибающуюся в его руках девушку, чувствовал – жарко. Помнил – губами по шее, до ключицы и ниже, провести языком, чуть прикусить. Знал – не остановиться, и хотел – большего. Хотел – её.
Орихиме таяла от его близости, его прикосновения сводили с ума, заставляя её забываться в его объятиях. Хотелось всей кожей ощутить его поцелуи, чувствовать – всем сердцем, знать – любит. Тянуться, и растворяться друг в друге, до конца. Тяжело дыша, она металась по подушке, вцепившись в его плечи, когда Улькиорра, с силой проведя ладонью по её животу, опустил руку ниже, надавливая, нажимая. Вздрогнув, двинулась навстречу, стараясь усилить прикосновение. Это походило на настоящую пытку – настолько мучительным оказалось ожидание.
- Уль-ки-ор-ра… – тихий шёпот перешёл в стон, когда к прохладным, ласкающим пальцам присоединился горячий язык.. Самое настоящее безумие. И даже то, что сейчас горячо упиралось ей в поясницу, уже не пугало, как раньше. Скорее наоборот – хотелось дотронуться, и, прижавшись, ощутить это… в себе. Арранкар охнул, когда её ладонь робко скользнула от его груди к животу. Сдерживаться больше не было никаких сил – он был на пределе. Приподняв её под бёдра, он осторожно, медленно вошёл. Орихиме зажмурилась, но, не стерпев, дёрнулась навстречу. Улькиорра понял, усилил нажим, прорывая преграду, и замер, давая ей привыкнуть к нему внутри себя. Так… горячо и мягко… Рывком оказалось куда легче, и некоторое время Иноэ лежала, собираясь с духом – как бы не хотелось об этом думать, первый раз было немножко страшно. Но ведь она с ним, тогда нечего бояться. Боли не было – только неприятное, как будто зажимающее чувство. Медленно выдохнув, расслабилась, давая понять, что готова. Он толкнулся… и не сумел сдержать хриплого стона, настолько… Вперёд. И медленно, мучительно медленно, назад. И ещё раз, уже резче. Новые ощущения казались чересчур яркими, почти болезненными, но, тем не менее, каждое следующее движение отдавало где-то внутри так, что… Оо, ещё… Сперва он двигался коротко и рвано, и уже после, немного привыкнув, начал толкаться сильнее и глубже, наращивая темп. Только не останавливаться… Эта восхитительная, влажная глубина, двигаться в ней, двигаться, слышать её дыхание и стоны, когда она шептала его имя, чувствовать пульс, толчками отдающий в её теле… О, Ками-сама, это… бесценно! Орихиме потянулась вперёд, скользнула ладонью по бледной щеке, зарывшись пальцами в чёрные пряди. Улькиорра наклонил голову, встретил её на полпути, ответил на поцелуй.
- Скажи, – выдохнула она ему в губы, – что ты чувствуешь?
Арранкар прикрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущением. Дыхания не хватало – он почти вбивался в неё, ещё немного, и… Разрядка обрушилась, оглушая на несколько долгих мгновений, показавшихся вечностью, прошлась по телу крупной дрожью. Облизнув пересохшие губы, Улькиорра прилёг на неё, стараясь отдышаться и чуть подрагивая от затихающих отголосков удовольствия.
- Это… необыкновенно… – Выдохнул, осторожно опускаясь на её горячую, влажную грудь, и прижимаясь к коже губами. Недавняя вспышка вытянула из него все силы. Иноэ улыбнулась, поглаживая его по спине.
- Спасибо. И… мне тяжело.
Арранкар слабо кивнул и подвинулся, укладываясь рядом на бок, обнимая её одной рукой. Орихиме повернулась к нему лицом и прошептала ещё раз:
- Спасибо.
Тонкие губы чуть дрогнули, когда он шепнул в ответ:
- Моя…
Затем перевернулся на спину, давая ей положить голову себе на грудь, и накрыл их одеялом.

Было раннее утро, и солнце совсем недавно появилось из-за горизонта, первыми лучами освещая комнату сквозь шторы. Он был не один. Грело уютное ощущение тепла рядом – вместе, вдвоём. Повернув голову, Улькиорра увидел, что Иноэ лежит на боку, подложив под голову руку, и смотрит на него. В уголке глаза чувствовалось что-то горячее. Потянувшись, девушка легко коснулась губами его щеки, сцеловывая успевшую скатиться вниз капельку.
- Что это?
- Это слёзы.
- Но почему? Мне же не больно.
Орихиме улыбнулась, нежно поглаживая его по груди.
- Это от счастья…

Конец=)

 супер,супер,супер ничего подобного ещё не читала ты молодец